Кроме показаний бывшего начальника Калининского УНКВД Д. С. Токарева существуют и другие свидетельства, в которых упоминаются захоронения под селом Медное Тверской - до 17.07.1990 Калининской - области (не только польских военнопленных).

О захоронениях под Медным калининскому Мемориалу было известно уже с 1988 г., причем из источников в местном УКГБ (С. Глушков, "Странные тайны захоронений под Медным", Карта, 1996, № 10-11, с. 41-42).

В 1990 г. несколько чекистов написали заявления в УКГБ по Калининской области, в которых они изложили известные им от других чекистов сведения о захоронениях под с. Медное.

Чекист Кленов писал, со слов бывшего сотрудника НКВД Филиппова, о расстреле в Калининском УНКВД и захоронении в районе чекистских дач (именно там была спортбаза) в с. Медное поляков из Осташковского лагеря.

Чекист Рябов со слов сторожа Завьялова говорил о захоронении на территории дач раненых советских солдат, умерших от ран в госпитале.

Чекист Григорьев по информации как минимум из третьих рук (через чекиста Леонова со слов коменданта здания УНКВД Федулова) говорил о расстрелах и захоронении польских офицеров на территории дач.

Житель деревни Ямок Ефанов заявил об известном ему захоронении немцев на берегу реки Тверцы, неподалеку от дач (но не на их территории).

Чекист Шушаков заявил о том, что о захоронении "в Медном" также слышал от Филиппова, но на этот раз речь шла не о поляках, а о немецких агентах, гитлеровцах, изменниках, распространителях слухов и т. п. Впрочем, в этом рассказе не говорится, что речь о территории дач (захоронение находится не в селе Медном в узком смысле, а "под" Медным - хотя Шушаков явно употреблял топоним "Медное" в широком смысле, включая и территорию дач). Другой источник Шушакова, чекист Иванов, рассказывал, что ему приходилось привозить расстрелянных "в Медное" для захоронения, на этот раз "где-то около дачных домиков в лесу". Что это за расстрелянные - не уточнялось, но добавлялось, что там же хоронили "расстрелянных пленных немцев после допросов в военной разведке". Место могил нигде не отмечалось и хоронили иногда в одну старую могилу. Впрочем, Шушаков отмечал, что детали разговора не помнит, и разговор в любом случае не был подробным, поскольку такое не было принято.

Жена еще живого, но явно страдающего тяжелым склерозом Филиппова рассказала, что в начале 1960-х годов слышала разговор ее мужа с неизвестным ей человеком (якобы комендантом из с. Медное) о польских или чешских офицерах, захороненных на территории дач в Медном (якобы дачи были специально построены около захоронения). Сосед же, чекист Зайцев, работавшиий в УКГБ комендантом, рассказал ей лично о расстреле вблизи Медного целого корпуса иностранных офицеров, причем были вырыты большие ямы, людей ставили на их край и расстреливали, трупы убитых засыпали хлоркой и известью (на самом деле Зайцев был помощником коменданта и значится в списке награжденных за расстрел).

Сотрудники УКГБ опросили немало жителей сел Ямок, Порожки, и Слобода, наиболее близких к захоронению, проживавших в них в 1939-1940 гг., но абсолютное большинство сведений, представляющих интерес для уголовного дела, не сообщило (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), разрозненные справки). Впрочем, несмотря на перестроечную обстановку, вряд ли можно ожидать, что старики, воспитанные в несколько иные времена, при расспросах о таких темах да еще и сотрудниками КГБ были бы, как правило, открыты, а не попытались бы дистанцироваться от таких опасных материй.

В документальном фильме 1990 г. Катынский лес Марцеля Лозиньского мы видим несколько примеров этого (женщина, жившая недалеко от Катынского леса: "Ничего не могу и не скажу. [...] Время такое. Сегодня что-то я скажу, что-то расскажу, потом... Все хотят пожить. [...] Хочу своей смертью умереть."; бурденковский свидетель М. Кривозерцев: "Они есть. Работают и сейчас. Ничего не сделаешь им. А полезешь - они тебя быстро уберут." - но его удалось разговорить).

Вскоре начались допросы свидетелей начальником следотделения УКГБ СССР по Калининской области А. Б. Туркевичем (видимо, сыном ленинградского, соловецкого и калининского чекиста Б. С. Туркевича). Далеко не все опрошенные чекисты могли сообщить хоть какую-то полезную информацию по теме, но кое-что выяснить все же удалось.

Чекист Грязев сообщал о разговорах в 1950-х годах о каких-то захоронениях на дачах в Медном.

Чекист Горелышев, бывший комендант УКГБ, сообщил о своем разговоре с уже упомянутым сторожем дач Завьяловым примерно в 1965 году о захоронении на территории дач многих людей, которых привозили машинами, о чем Завьялову кто-то сообщил.

Чекист Кленов более подробно рассказал со слов бывшего сотрудника НКВД Филиппова, о захоронении в северо-восточном углу огороженной территории дач УНКВД польских офицеров-жандармов из Осташковского лагеря. С чьих-то слов он сообщил о расположении на территории дач в годы войны военного госпиталя, где лечились летчики, и о захоронении на территории дач умерших в госпитале.

Чекист Пряничников со слов бывшего коменданта УНКВД Белогорлова в 1958 или 1959 г. сообщил об информации об уголке на территории дач, в который "лучше не соваться" (Белогорлов значится в списке награжденных за расстрел).

Чекист Пухов сообщил со слов сторожа дачи Завьялова, что якобы в северо-восточной части территории дач имелись какие-то захоронения довоенного периода.

Чекист Волков со слов Белогорлова и Завьялова говорил о захоронении каких-то репрессированных, захороненных еще до войны в северо-восточной части территории дач. Завьялов говорил и о наличии на территории дач военного госпиталя, а также о захоронении в районе дач (точное место неизвестно) двух партизанок, повешенных немцами в Кумордино. О польских захоронениях Волкову известно не было. На протяжении какого-то количества лет после войны территория дач практически не была огорожена, там был продуктовый ларек, дети находили иностранные предметы вроде старых зажигалок и портсигара.

Житель близлежащей деревни Слобода Фадеев говорил о каком-то периоде между 1938 и 1940 гг. (точный год он не помнил) когда он, как ребенок, игравший с друзьями рядом с дорогой к дачам УНКВД, видел чуть ли не каждый вечер по дороге из Медного на дачи две-три грузовые крытые автомашины, которые они называли "черные вороны" и которые через час возвращались назад. Позже какой-то чекист запретил играть там. Он же слышал слухи о том, что останки советских воинов, умерших в военном госпитале на территории дач "вроде бы" хоронились там же, позже же останки якобы перенесены в братскую могилу в село Медное.

Допрашивались свидетели и прокуратурой Тверской области по поручению ГВП.

Чекист Григорьев повторил написанное им в заявлении.

Чекист Свердлик слышал, что на территории дач располагался военный госпиталь и где-то в районе дач хоронили умерших там военнослужащих.

Житель деревни Ямок Ефанов повторил написанное им в заявлении.

В показаниях свидетелей повторяются несколько фигур.

Сторож дач УНКВД Завьялов, согласно разным свидетельствам, рассказывал о захоронении на территории дач раненых советских солдат, умерших от ран в госпитале (свидетельство Рябова), о наличии на территории дач военного госпиталя, а также о захоронении в районе дач (точное место неизвестно) двух партизанок, повешенных немцами в Кумордино (свидетельство Волкова), о захоронении на территории дач многих людей, которых, по чьим-то словам, привозили машинами (свидетельство Горелышева), о наличии в северо-восточной части территории дач захоронений довоенного периода (свидетельство Пухова), а именно - репрессированных (свидетельство Волкова).

Чекист Филиппов, согласно разным свидетельствам, рассказывал о расстреле в УНКВД и захоронении в северо-восточном углу огороженной территории дач УНКВД польских офицеров-жандармов из Осташковского лагеря (свидетельства Кленова), о захоронении где-то в Медном (необязательно на территории дач) разных нацистских пособников, гитлеровцев и т. п. (свидетельство Шушакова), разговаривал с кем-то о польских или чешских офицерах, захороненных на территории дач (свидетельство Филипповой)

Чекист Белогорлов, согласно разным свидетельствам, рассказывал об уголке на территории дач, в который "лучше не соваться" (свидетельство Пряничникова), о захоронении каких-то репрессированных, захороненных еще до войны в северо-восточной части территории дач (свидетельство Волкова).

Поскольку свидетельства, имеющиеся у нас, помимо свидетельства Токарева, исходят не из первых рук, безусловно, при передаче информации была еще выше вероятность всякого рода естественных искажений, наличие которых является в таких случаях, скорее, правилом, чем исключением. Действительно, когда А передает информацию Б, со стороны Б может иметь место частично неверная интерпретация информации, при дальнейшем же ее вопроизведении могут играть роль и искажения памяти Б. Чем больше звеньев в цепи - тем больше вероятность искажений.

Например, информация о расстреле именно на месте дач (свидетельства Григорьева, Филипповой) явно неверна для большинства жертв - как минимум большинство расстрелов производились в Калинине. Нельзя исключить расстрел небольших партий у могил, и если такое было, то в передаче через несколько рук информация могла быть в какой-то момент времени экстраполирована на все жертвы. Если же расстрелы происходили исключительно в Калинине, то кто-то, передавая информацию, сделал неправильные умозаключения либо же что-то не так понял или вспомнил.

Не совсем понятно, является ли недопониманием и/или искажением история Григорьева про дом Леонова именно на польских могилах. Это история изначально как минимум из четвертых рук (неизвестный источник -> Федулов -> Леонов -> Григорьев). Был ли дом над останками репрессированных? Возможно. Что это останки именно поляков - возможное смешение при передаче информации (не говоря уже об искажениях памяти). На самом деле, даже объяснение проседания земли под домом могло являться не результатом конкретного знания, а результатом знания общего ("там же где-то поляки захоронены") в смеси с логикой "от греха подальше" (лучше не рисковать и запретить копать погреб, ведь там могут лежать поляки).

Хотя теоретически история может и соответствовать реальности (это нуждается в проверке). Вот отрывок из польского дневника раскопок под Медным от 15.09.1991 (J. Tucholski, "Diariusz ekshumacji w Charkowie i Miednoje", Zeszyty Katyńskie, 1992, № 2, s. 215):

В 10:20 полковник Шумейко определяет первый ар - как замечает археолог доц. Мариан Глосек - на остатках разобранного домика. Именно там и находятся первые останки. Вот как описал Глосек этот и другие участки (A. Nadolski, M. Głosek, "Archeologiczne aspekty akcji badawczej w Charkowie i w Miednoje 25 VII-30 VIII 1991", Zeszyty Katyńskie, 1992, № 2, s. 257):

Можно заметить следы вмешательства человека. В центральной части было отмечено небольшое возвышение, где в кротовинах, а также вросшие в гумус, встречались осколки оконных стёкол, куски современных бутылок, черепки глиняной пепельницы, жестяные консервные банки, осколки тарелки, а также небольшие куски древесины, окрашенные в зелёный цвет (цвет, распространённый в этой местности для окраски деревянных домов). На этом участке позднее был намечен раскоп № I. На месте более ранней разведочной ямы XXX была установлена находка небольших кусков красного и белого кирпича, шифера, рубероида и оконного стекла, что свидетельствует о том, что здесь также стояло какое-то здание. Вблизи более позднего разведочного раскопа VIII были также найдены небольшие куски рубероида и дерева.

Так что какие-то здания над могилами когда-то стояли (и не только здания - была найдена и кирпичная выгребная яма), остается лишь вопрос, идет ли действительно речь о таком здании в данном свидетельстве.

Впрочем, важным является тут не возможность вполне обычных искажений, а факт таких разговоров между чекистами в 60-е годы и даваемые ими друг другу объяснения. На Геббельса их никак не спишешь.

Очевидно, были и случаи путаницы захоронений на территории дач с другими захоронениями под Медным. Среди прочих, под Медным есть две братские могилы советских военнослужащих (одно недалеко от Тверцы, другое в роще Круча, на территории бывшего пионерлагеря "Сокол"). В Круче были похоронены, в частности, казненные немцами в деревне Кумордино партизанки-разведчицы Ольга Николаевна Громова (предположительно) и Клавдия Федоровна Тронова. Тронова, согласно данным на могильной плите и в учетной карточке кладбища, расстреляна 28.11.1941. Согласно наградному листу Троновой 1942 года (ЦАМО ф. 33, оп. 682525, д. 419, лл. 78, 78об; благодарю Бальтассара Гуэрра за наводку на данные о партизанках), Тронова и две другие разведчицы расстреляны 01.12.1941. Согласно ответу Медновского райвоенкомата от 13.10.1952 Ленинскому райвоенкому г. Ленинграда Громова "могла быть расстреляна немцами за партизанские действия против оккупантов, т. к. в дер. Кумордино похоронена партизанка ТРОНОВА Зоя [sic] - учительница и население указанной деревни показывает, что вместе с ТРОНОВОЙ была растрелена [sic] и похоронена другая неизвестная партизанка-учительница" (ЦАМО ф. 58, оп. 977525, д. 400, л. 538). Оставляя в стороне предположительный характер расстрела Громовой, обе упомянутые партизанки были похоронены в Кумордино - естественно, никто не стал бы отвозить их тела на территорию дач, это не имело никакого смысла. Уже позже они были перезахоронены в братской могиле в роще Круча села Медное, где перезахоранивались и останки павших воинов из других захоронений.

То есть когда свидетель Волков говорил о заявлении сторожа дач Завьялова, что "где-то в районе дач были похоронены две наши партизанки, повешенные немцами в с. Кумордино" - либо Волков, либо ранее Завьялов явно перепутали разные места захоронения.

Все эти соображения необходимо принимать во внимание при анализе свидетельств.

О том, где находилась северо-восточная территория дач, дает представление протокол осмотра местности (уголовное дело ГВП № 159, т. 21 (нумерация на 2010 г., копия в IPN), лл. 105-108):

Показания о захоронении тысяч польских военнопленных из Осташковского лагеря были полностью подтверждены эксгумациями: сначала Главной Военной прокуратурой совместно с польскими следователями (1991), а затем польскими экспедициями (1994–1995) производились частичные эксгумации и зондажные работы, в результате которых в Медном обнаружены останки не менее 2358 человек (243 + 2115) человек.

Частичность эксгумаций объясняется в первом случае достаточностью для следствия полученной в результате информации (стоит напомнить, что полные эксгумации не являются универсальным правилом и та же комиссия Бурденко эксгумировала в Катынском лесу всего 1380 тел, для составления же сообщения комиссии было достаточно 925), во втором же случае тем, что первичной целью эксгумации было установление границ могил и территории, на которой похоронены польские военнопленные, для создания польского военного кладбища, для чего полное вычерпывание ям не являлось необходимостью (полностью вычерпать необходимо было только две могильные ямы, над которыми была в 1960-е годы построена выгребная яма). Тем не менее, эксгумация была проведена в том объеме, который позволяли сжатые временные сроки.

В результате раскопок доказано, что в данной местности захоронены тела польских военнопленных, переданных в распоряжение УНКВД Калининской области из Осташковского лагеря весной 1940 г. Тела были в соответствующих униформах, с польскими знаками различия и отличия, частично с разного рода документами, идентифицирующими личность или содержащих имена и других осташковских военнопленных, с огромным количеством предметов вроде вырезанных из дерева сувениров с сюжетами из Осташковского лагеря, многочисленные эфемеры (например, письма и газеты). Не было обнаружено ни одного документа позже весны 1940 г. Таким образом, время смерти также было установлено без какого-либо сомнения.

Всего на исследованной территории обнаружены 23 могильные ямы и 3 ямы с вещами военнопленных. Из них полностью вычерпаны только три могильные ямы, в остальных исследованы только верхние или верхние и средние слои. Таким образом, находки полностью совместимы с нахождением в этих ямах более 6000 тел. В большинстве ям многие трупы полностью или частично подверглись жировосковой трансформации. Жировоск консервирует документы и многие объекты, вроде изделий из дерева, за счет чего и сохранились многочисленные находки на трупах, которые в других условиях просто истлели бы.

При этом раскопки 1991 и 1995 гг. происходили лишь на малой территории, специально огороженной перед прибытием экспедиций (A. Nadolski, M. Głosek, "Archeologiczne aspekty akcji badawczej w Charkowie i w Miednoje 25 VII-30 VIII 1991", Zeszyty Katyńskie, 1992, № 2, s. 256). На схеме представлено ограждение 1991 г. (J. Tucholski, "Diariusz ekshumacji w Charkowie i Miednoje", Zeszyty Katyńskie, 1992, № 2, s. 233):

То есть раскопки разрешалось проводить лишь в части северо-восточного участка, советские и иные могилы внутри ограждения 1991г . не обнаружены, но вполне могут быть за его пределами, все еще на территории дач.

Действительно, в письме ст. помощника прокурора Тверской области по надзору за исполнением законов о госбезопасности Е. М. Артемьева от 21.08.1990 отмечается (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), л. 132): Прокуратурой Тверской области расследуется уголовное дело об установлении судьбы польских военнопленных, содержавшихся в 1939-40 годах в Осташковском лагере бывшей Калининской области.

По имеющейся информации польские военнопленные были расстреляны и захоронены под селом Медным / приблизительно в 1,5-2 ух км от села / Калининского района Калининской области, на берегу реки Тверцы на территории дач Управления комитета госбезопасности.

Так же имеется информация о том, что во время Великой Отечественной войны в районе с. Медного располагались: ивагоспиталь № 1427 п/я-2, ивакогоспиталь № 1783, полевой военный госпиталь № 25, ивакогоспиталь № 323, военный госпиталь № 4459. В с. Медном либо рядом с ним производили захоронения погибших и умерших советских воинов медико-санитарные батальоны 162, 256, 449 и полевой подвижной госпиталь № 501.

В связи с тем, что в процессе расследования уголовного дела намечено проведение в данном районе раскопок для отыскания захоронения польских военнопленных в целях не нарушения захоронения советских воинов, либо разграничения этих захоронений от захоронений польских военнопленных, прошу сообщить в прокуратуру Тверской области, желательно с приложением карты местности, места захоронения советских воинов в районе с. Медного вышеназванными военно-медицинскими учреждениями.

Вероятно, именно с целью ненарушения при эксгумации других могил и было в 1991 г. возведено ограждение в северо-восточном углу территории дач УКГБ.

Как видно, Тверская прокуратура заинтересовалась вопросом о захоронениях умерших в эвакогоспиталях воинов и на этот счет существует переписка с Военно-медицинским музеем МО СССР и с Облвоенкоматом (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), лл. 130-132, 134-136):

Документально засвидетельствовано изначальное захоронение на территории дач лишь 2 красноармейцев. В списке безвозвратных потерь 910-го стрелкового полка 243-й стрелковой дивизии от 01.01.1942 Федор Николаевич Беспалов числится погибшим от ран в полковом/передовом пункте медпомощи 18.11.1941, местонахождение: "дачи г. Медного". Как пункт захоронения также числятся "дачи г. Медного" (ЦАМО ф. 58, оп. 818883, д. 531, л. 53). В алфавитном списке умерших в эвакогоспитале 1783 Сергей Васильевич Куваев значится как скончавшийся от ран 16.08.1942. Место захоронения: "c. Медное - лес, бывшие дачи НКВД" (ЦАМО ф. 58, оп. А-83627, д. 3395, л. 32); "похоронен в Калининской области, с. Медное, в лесу бывшей дачи НКВД" (ЦАМО ф. 58, оп. 977529, д. 113, л. 105; ср. л. 106). Это единственное такое указание во всем списке умерших эвакогоспиталя.

Таким образом подтверждаются показания о захоронении на территории дач раненых советских военнослужащих, общее число которых вряд ли возможно установить, но при этом нет убедительных указаний на массовость таких захоронений, при которой можно было бы ожидать гораздо больше упоминаний о захоронениях именно на территории дач в существующих списках.

Кстати, оба вышеуказанных красноармейца официально числятся как похороненные в братской могиле в селе Медном, в двух километрах от мемориального комплекса, на другом берегу реки Тверцы, в учетных карточках захоронения от 31.10.1991 и современной. То есть как минимум официально они считаются перезахороненными и это коррелирует как с информацией свидетеля Фадеева о перезахоронении в братской могиле в Медном солдат, захороненных изначально на территории дач, так и с информацией о перезахоронении в братской могиле села Медное останков из других могил района.

Из письма начальника военкомата Тверской области по Калининскому району С. Н. Саблина от 10.05.2011 относительно захоронений 421 полка 119 стрелковой дивизии (ЦАМО ф. 58, оп. 127, д. 6, л. б/н; благодарность Бальтассару Гуэрра за находку):

421 СП вел захоронения в районе д. Бор, Кадино, Талутино Медновского района.

В 1966 г. останки воинов из неучтенных могил на территории Медновского района были перенесены в братскую могилу с. Медное. В настоящее время деревень Толутино, Бор уже нет. В с. Медное есть две братские могилы: с. Медное и Медное (Круча). Воины 421 СП, погибшие в период с 20.10.1941 г. по 30.10.1941 г. похоронены в братской могиле с. Медное.

Из письма Калининского райвоенкома Оганесова (ЦАМО ф. 58, оп. 961694, д. 7, л. 363; благодарность Бальтассару Гуэрра за находку):

По сообщению архива Министерства обороны СССР Ваш муж ХОШ Петр Яковлевич погиб 11 ноября 1941 года. По учетным данным Калининского РВК Ваш муж навечно занесен в списки погибших в Великой Отечественной войне. Захоронен в с. Медное, Калининского района, перезахоронение из дер. Даньшино проходило в 1959 году.

То есть в той братской могиле, в которой значатся похороненными Куваев и Беспалов, действительно систематически перезахоранивались останки из других могил.

В 1995 году было составлено заключение УФСК (ныне УФСБ) и Прокуратуры Тверской области о местах захоронений жертв массовых репрессий. В нем говорится, что за неимением документов были опрошены бывшие чекисты и старожилы, проживавшие в непосредственной близости от мест предполагаемых захоронений. В двух случаях была сделана ссылка на допросы, которые публикуются ниже (свидетельства Фадеева и Волкова). В других случаях явно проводился дополнительный опрос, т. к. в описаниях присутствуют новые детали (например, "бывший водитель УНКВД 'Г'" - это, вероятно, Грязев, который вспомнил больше деталей, чем при первом допросе; в других свидетельствах присутствовала информация о захоронении репрессированных на Волынском кладбище).

В дополнение к уже приведенным свидетельствам в заключении содержится следующая важная информация:

Бывший начальник 10 группы УКГБ по Калининской области “К” в беседе рассказал, что ему приходилось общаться с бывшим начальником 1-го спецотдела УНКВД, бывшим начальником учетно-архивного отдела УКГБ, бывшим комендантом УМГБ-УКГБ, непосредственно принимавшим участие в расстрелах, бывшим помощником коменданта, также принимавшим участие в расстрелах. Из общения с ними “К” сделал вывод, что массовые захоронения жертв политических репрессий производились в 2-х основных местах. В г. Твери – это северная часть территории, прилегающая к Волынскому кладбищу. В Калининском районе – территория бывших дач УНКВД в районе с. Медное, в 30 км от Твери.

Для большей полноты исторического контекста также даются материалы, не являющиеся свидетельствами о захоронениях: заявление и допрос сотрудницы Калининского УНКВД Миняевой о высказываниях палача Рубанова, газетные заметки, проливающие свет на некоторые аспекты деятельности калининского УКГБ в катынском деле.

Подытоживая, можно констатировать: в 1950-е годы и позже среди калининских чекистов ходила не только информация о захоронениях раненых красноармейцев на территории дач УНКВД под Медным, но и информация о предвоенных захоронениях там же, в северо-восточной части, в том числе репрессированных, и, более конкретно, польских военнопленных. Какое-то влияние "извне" в данном случае было невоможно, поэтому, даже не зная о результатах эксгумаций, полностью подтвердивших эту информацию, можно было сделать вывод о том, что лучшим объяснением ее является наличие именно таких захоронений.

---

Заявление бывшего сотрудника Калининского УКГБ Д. А. Кленова в УКГБ по Калининской области от 29 марта 1990 года (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), л. 43).

О захоронениях польских военнопленных из Осташковского лагеря и раненых советских летчиков:

Будучи в прошлом сотрудником Управления госбезопасности, я в разговоре с бывшим сотрудником УНКВД Филипповым А. С. слышал от него, что в III-IV-1940 г. из Осташкова в УНКВД г. Калинина были привезены поля[ки] и после расстрела захоронены в районе с. Медного (где сейчас спортбаза).

Он также сказал, что в этом же месте похоронены советские летчики, умершие от ран в находившемся там военном госпитале.

На эти сведения я в том время не обратил внимание, но прочитав статью в "Московских новостях" за 25.III-90 г. я вспомнил об этом разговоре и сообщаю вам.

Заявление бывшего сотрудника Калининского УКГБ А. В. Рябова в УКГБ по Калининской области от 5 апреля 1990 года (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), л. 41).

О захоронениях раненых советских солдат:

Во время проживания на дачах УКГБ под с. Медное сторож дач Завьялов Н. П. рассказывал, что во время войны размещался госпиталь в той даче где я отдыхал и умерших от ран наших солдат хоронили на территории дач. Летом, когда мне приходилось отдыхать на даче, я видел, как ребятишки возлагали на могилы цветы. Заинтересовавшись этим я и спрашивал у Завьялова кто тут захоронен, а он мне и объясн[ял?] о госпитале и умерших там наших военных. О захоронении лиц из числа репрессированных там на дачах я ничего не слышал.

Комментарий: дети могли быть из отдыхавших на дачах семей чекистов, в этой среде и распространялись слухи о захоронениях именно советских солдат.

Заметка Ю. Бурова "Катынь под Медным", Калининская правда, 30.05.1990, с. 3.

Реакцией на эту заметку были заявления некоторых чекистов.

Заявление бывшего сотрудника Калининского УНКВД Г. И. Григорьева в Тверское УКГБ от 30 мая [?] 1990 года (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), л. 42).

О захоронениях польских военнопленных:

Бывший зам. начальника УКГБ полковник Леонов Андрей Павлович (знаком с ним с 1951 г. по работе в Литве) рассказывал [нрзб.] вернее пересказывал рассказ коменданта здания УГБ как расстреливали польских офицеров - их содержали в подвале НКВД - сейчас здание мединститута. Их ночью вызывали небольшими группами возвращали ранее изъятые ценности, говорили что отправляют в другое место, чтобы не вызвать подозрений о расстреле. Расстреливать возили в расположение дачь [sic] НКВД, трупы сваливали в большую яму, а затем над этой ямой построили дом в котором и жил комендант на даче. Затем яма сильно просела. Комендант сожалел, что он не мог сделать под домом погреб для хранения овощей - ему не разрешили. Комментарий: похожее заявление примерно тогда же Григорьев послал в тверской Мемориал. Комментарий к содержанию см. тут.

Заявление жителя дер. Ямок В. Н. Ефанова в УКГБ по Калининской области вероятно в июне 1990 года (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), л. 46).

О захоронениях немцев на берегу реки Тверцы:

Со слов моей мамы Вороновой О. А. 1909 г. рождения прож[.] д. Ямок могу сообщить следующее[.] В 1941 г. ее пригласили как понятую присутствовать на перезахоронении немцев. Она была в том месте где их выкапывали, а возили немцев в сторону реки Тверцы. Мама спросила у председателя сельского совета, который тоже был там[,] куда их возят. Председатель сказал: "Что возят их под городок["]. На месте захоронения мама не была.

Место которое называется "под городок" находится в трехстах метрах от дач КГБ на берегу р. Тверцы.

6 июня 1990 г. я с братом Пилюгиным Е. Н. был на месте "под городок"[.] Там неизвестными лицами ведутся раскопки. На песке лежал полный скелет человека видно не давно выкопанного.

Место которое называется "под городок" могу показать я или мой брат Пилюгин Евгений Николаевич.

Заявление бывшего сотрудника Калининского УНКВД Н. А. Шушакова в УКГБ по Калининской области от 1 июня 1990 года (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), лл. 45-45об).

О захоронениях нацистских пособников, немцев и т. п.:

Сам я работал в органах госбезопасности Калининской области с 1954 по 1980 год и имел общение с многими сотрудниками старшего поколения, работавшими в УНКВД в 1937-1945 годах и позже. Официально разговоров о местах захоронения осужденных к ВМН никогда не возникало, возможно потому, что в мою бытность с 1954 года вообще таких приговоров у нас не было. Но были разговоры о прошлых временах, когда такие приговоры приводились в исполнение в Калинине в местном УНКВД.

О захоронении в Медном я слышал от бывшего начальника архивного отдела Филиппова Михаила Семеновича, работавшего в Калинине с 1940 года до 1954 года. Ни о каких поляках он не говорил. Возили туда для захоронения расстрелянных преступников - завербованных немцами агентов-лазутчиков, самих гитлеровцев, захваченных при военных действиях, изменников Родине, пособников, злостных распространителей провокационных слухов и т. п. Там же хоронили расстрелянных по линии Особых отделов НКВД 29 армии, штаб которой располагался в 1941-42 г. в д. Раек. Могил было много, но где они были Филиппов не называл.

Второй разговор был в частной беседе с соседом по лестничной площадке бывшим сотрудником УНКВД Николаем Афанасьевичем Ивановым. Ему приходилось вывозить расстрелянных в Медное для захоронения. Детали разговора не помню, да и говорить подробно об этих делах не было принято, но помню, что хоронили где-то около дачных домиков в лесу. Причем, какой-то большой общей могилы не было, каждый раз искали место и готовили новую могилу. Там же зарывали расстрелянных пленных немцев после допросов в военной разведке. А таких было много. Место могил нигде не отмечалось и хоронили иногда в одну старую могилу.

Иванов Н. А., так же, как и Филиппов, ни о каких поляках не говорил. И вообще о могилах до 1942 года у нас речи не было.

[...]

Вот такое мое мнение - никакой Катыни в Медном не было. Ни о каких расстрелах в Медном я не слышал. Там было лишь место захоронения.

Комментарий: сообщение Филиппова о захоронениях необязательно относится к территории дач. Такие захоронения могли быть и в селе Медное. Сообщение Иванова относится к неопределенной группе репрессированных, подмножеством которой были и пленные немцы (интересно, что Шушаков, если воспринимать его формулировку серьезно, по сути свидетельствует о военном преступлении - расстреле всего лишь после допроса, без суда). Теоретически такие единичные захоронения могли производиться и на территории дач (конечно, вне зоны польских могил), но Шушаков указывает на изначальную скупость деталей и на примере ошибочного свидетельства о захоронении двух партизанок в районе дач можно предположить, что захоронения немцев могли быть и в другом месте под Медным (в том числе и в месте, указанном Ефановым).

Был ли Шушаков полностью правдив в данном заявлении (наряду с определенным сочувствием к деятельности "Мемориала", С. Глушков отмечал и его потребность защищать родное ведомство), либо действительно он никогда не говорил со своими собеседниками о поляках (что вполне возможно), это, конечно, на факт заявлений о них того же Филиппова, о которых свидетельствовали другие, никак не влияет.

Заявление бывшей сотрудницы Калининского УНКВД Е. М. Миняевой от 1 июня 1990 года (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), лл. 44-44об).

О высказываниях палача Рубанова:

С 1948 по 1962 год я проживала в гор. Казани в одной квартире с бывшим комендантом УНКВД (здание мединститута) Рубановым Андреем Максимовичем (умер), который однажды, будучи в нетрезвом состоянии, изливая причину своих душевных переживаний и тяги к спиртным напиткам, сказал, что через него прошло много разных людей, в том числе были и поляки. Эту свою фразу он подробно не раскрыл, а я не поинтересовалась.

Справка начальника 2 отдела Калининского УКГБ Г. П. Виноградова о беседе с семьей М. С. Филиппова от 6 июня 1990 года (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), лл. 39-39об).

О расстреле и захоронении иностранных офицеров (польских или чешских):

По словам Филипповой Е. П., вначале 60х годов к ним на квартиру пришел неизвестный ей ранее человек, с которым ее муж говорил о захоронении в с. Медном большого количества или польских, или чешских офицеров (того Е. П. не помнит). Якобы это был комендант из с. Медное. По словам Филипповой Е. П., дачи Управления КГБ были специально построены вблизи этого захоронения.

К ним на квартиру также часто заходил сосед по месту жительства по фамилии ЗАЙЦЕВ, который работал в Управлении комендантом. Именно о рассказывал Филипповой Е. П., что вблизи с. Медное расстреляли целый корпус иностранных офицеров. Были вырыты большие ямы, людей ставили на их край и расстреливали. Трупы убитых засыпали хлоркой и известью. Жена Зайцева впоследствии жаловалась, что ее муж сильно пострадал, долго болел, т. к. его возможно отравили. Умер он от сердечного приступа, т. к. продолжительное время злоупотреблял спиртными напитками.

Комментарий: о расстрелах в Медном см. тут. Химическая экспертиза показала наличие в могилах хлорной извести, использовавшейся для обеззараживания могил (уголовное дело ГВП № 159, т. 31 (нумерация на 2010 г., копия в IPN), лл. 280-283):

Допрос бывшего шофера Калининского УНКВД Г. В. Грязева от 25 июня 1990 года (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), лл. 146-147).

О захоронениях:

Конкретных сведений о захоронении на территории дач УКГБ в с. Медное я сообщить не могу, т.к. практически ничего не знаю об этом. Могу сказать лишь, что в 50-х годах среди шоферов гаража Управления был разговор на эту тему. Кто-то из водителей, не помню кто именно, говорил о каких-то захоронениях на дачах в Медном. Но я не помню о чем конкретно шла тогда речь. Кого там похоронили, когда, где именно, я не знаю. Только слышал разговор об этом.

До войны я несколько раз привозил кого-то из работников Управления на дачи в с. Медное. Заезжали помню по дороге от Слободы к восточной стороне ограды территории дач. Помню, что на въезде были ворота, но какое было ограждение и была ли охрана, не помню. Точное расположение строений на территории дач я не помню, да и не знал тогда толком, т.к. только привозил работника за ворота, а потом уезжал. Помнится, что в центральной части территории дач стояло большое деревянное одноэтажное строение, длиной наверное метров 15, если не больше. Это здание использовалось как дачное помещение. К этому дому я и привозил работников. Какие строения были еще на территории дач в то время, я не помню. Приезжал ли я на дачи в период 1939-1940 г.г. я точно сказать не могу. Помню лишь, что бывал там несколько раз до войны, а когда именно уже не помню. Во время приездов на дачи тогда я не видел каких-либо признаков захоронений людей. До разговора с шоферами в 50-х годах я даже и не слышал ничего подобного. Комментарий: также см. допрос Грязева от 28 февраля 1991 года.

Допрос бывшего коменданта Калининского УКГБ Н. П. Горелышева от 25 июня 1990 года (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), лл. 145-145об).

О захоронениях:

О захоронениях на территории дач УКГБ в с. Медное мне практически ничего неизвестно. Были ли таковые я не знаю. Однако я помню хорошо Завьялова Николая Павловича, который работал сторожем на дачах Управления в с. Медное. Примерно году в 1965 я приехал по хозяйственным вопросам на дачи и встретился там с Завьяловым Николаем.

Он мне тогда рассказал, что кто-то из жителей села Медное якобы говорил ему, что на территории дач, кого-то захоронили, якобы много людей, которых привозили машинами. Однако никаких других подробностей Завьялов по этому вопросу не говорил. Лично я ни от кого не слышал больше что либо о захоронениях на территории дач УКГБ. Какие люди там были захоронены, я не знаю. Завьялов Николай Павлович давно уже умер. Умер он наверное в 1969 году. Во всяком случае я тогда еще работал в Управлении.

Допрос бывшего сотрудника Калининского УКГБ Д. А. Кленова от 25 июня 1990 года (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), лл. 143-144).

О захоронениях польских военнопленных из Осташковского лагеря и раненых советских летчиков:

С мая 1950 года по август 1976 года я проходил военную службу на различных должностях в Управлении КГБ СССР по Калининской области. Хорошо помню своего сослуживца Филиппова Михаила Семеновича, бывшего начальника одного из отделов Управления КГБ. В отставку он ушел в звании полковника, проживал в городе Калинине, где и умер в 1985 или 1986 году. В период моей работы в УКГБ из разговоров с Филипповым Михаилом Семеновичем мне стало известно, что в с. Медное, на территории дач УКГБ были захоронены лица польской национальности, содержавшиеся в предвоенный период в Осташковском лагере УНКВД Калининской области. Информацию об этом я получил от Филиппова неофициально в частной беседе. При этом он не говорил мне об источниках этой информации. Филиппов рассказал мне, что на территории дач были захоронены якобы жандармские офицеры-поляки из Осташковского лагеря. Количество захороненных лиц польской национальности Филиппов не называл, как и не сообщил каких-либо других подробностей об обстоятельствах и точном времени появления этого захоронения. Он пояснил лишь примерное место этого захоронения. Со слов Филиппова поляков захоронили в северо-восточном углу огороженной территории дач, примерно в том месте, где в настоящее время находится помещение, точнее здание спортивной базы. Это все, что я могу сказать. Другой информацией о каких-либо захоронениях в с. Медное я не располагаю. Каких-либо документов, касающихся судьбы польских граждан, содержавшихся в Осташковском лагере УНКВД, в бытность своей работы в Управлении КГБ, я не видел. Существуют ли таковые мне неизвестно. В настоящее время я не могу сказать, может ли кто-либо из бывших сотрудников УНКВД-УКГБ по Калининской области, что либо сказать по поводу захоронения на территории дач и судьбы заключенных Осташковского лагеря. Многие сотрудники уже умерли, а приходившим нам на смену молодым офицерам, пожалуй никто и не рассказывал об этом. Тема захоронений в с. Медное никогда не была предметом обсуждения на служебных совещаниях, когда я работал в УКГБ. Думаю, что в более позднее время, после моего ухода на пенсию, тема эта вообще была забыта.

Вопрос: Известно ли Вам о нахождении на территории дач УНКВД в с. Медное в период войны каких-либо учреждений, не имеющих прямого отношения к УНКВД?

Ответ: Сейчас я уже не помню, кто именно из моих сослуживцев, возможно это был тот же Филиппов, но кто-то говорил, что в 1941 году на территории этих дач располагался военный госпиталь, где лечились военные летчики, получившие ранения в боях с немецко-фашистскими оккупантами. Другой информацией по этому вопросу я не располагаю. В 1953 году я сам впервые приехал на эти дачи. Из разговоров сотрудников, сейчас кого именно уже не помню, я узнал, что где-то на территории дач в войну были захоронены также и военные летчики, умершие от ран в госпитале. Это были только разговоры. Сам я во всяком случае тогда в 53-м году таких могил не видел на территории дач. Вероятно такие захоронения могли там быть, раз был госпиталь, а война не позволила должным образом оформить могилы.

Допрос бывшего сотрудника Калининского УКГБ В. И. Пряничникова от 26 июня 1990 года (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), лл. 149-149об).

Об уголке, куда лучше не соваться:

О захоронениях на территории дач УКГБ в с. Медное я никогда не слышал. По этому поводу ничего конкретного сказать не могу. Вместе с тем, я хорошо знал бывшего коменданта Управления Белогорлова Василия Александровича, работавшего в Управлении еще с довоенных времен. Он уже давно умер. Наверное в 1959 или в 1958 году я как то зашел к нему домой. Во время застолья зашел разговор о Медновских дачах, откуда я приехал в тот день. Мне запомнилась фраза Белогорлова в том разговоре. Сказал он примерно следующее: "Ну и что Медное? Ничего вы не знаете. Есть там уголок, вам туда лучше не соваться." При этом Белогорлов больше ничего не объяснил мне. Он не сказал мне также, где именно расположен этот "уголок" и что там находится. Может Белогорлов и имел ввиду какие-то захоронения, но я сейчас могу только предполагать это, т.к. сам он об этом даже не упоминал. Он только сказал эту фразу, которая конечно заинтересовала меня и потому запомнилась мне.

Допрос бывшего сотрудника Калининского УКГБ М. В. Пухова от 26 июня 1990 года (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), лл. 148-148об).

О довоенных захоронениях:

В период моей работы в Управлении я и члены моей семьи в летнее время пользовались дачными помещениями в с. Медное на дачах УКГБ и УВД. О каких-либо захоронениях на территории этих дач конкретной информации у меня нет. Помню лишь разговор с бывшим сторожем дач Завьяловым Николаем Павловичем о том, что якобы в северо-восточной части территории дач имеются какие-то захоронения довоенного периода. Подробностей о появлении на дачах этих захоронений Завьялов мне не сообщил. Вероятно он и сам их не знал. Я же для себя предположил, что там могут быть захоронены лица из числа репрессированных.

Допрос бывшего сотрудника Калининского УНКВД (в послевоенный период) Н. В. Волкова от 27 июня 1990 года (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), лл. 150-151).

О захоронениях репрессированных (до войны) и двух партизанок:

Помню лишь, что ныне покойные Белогорлов Василий Александрович - бывший комендант Управления и Завьялов Николай Павлович - бывший сторож дач в разговорах со мной говорили, что якобы где-то в северо-восточной части территории дач имеется захоронение каких-то репрессированных, захороненных еще до войны. При этом точное место они не указывали и никаких подробностей об этом не говорили. Разговор этот с ними происходил уже очень давно, в начале 50х годов, поэтому я подробно его воспроизвести не могу. Тот же Завьялов Николай Павлович говорил мне, что на дачах в период войны был военный госпиталь и что где-то в районе дач были похоронены две наши партизанки, повешенные немцами в с. Кумордино. Место этого захоронения мне также неизвестно. О захоронениях польских военнопленных на территории дач мне ничего неизвестно. Разговоров об этом я тоже не слышал. Территория дач в послевоенные годы долгое время практически не была огорожена. Там был продуктовый ларек, куда за продуктами приходили не только проживающие на дачах, но и жители Медного и Ямка. Ребятишки собирали грибы. Помнится мне, что кто-то из ребятни тогда на дачах находил старые зажигалки и портсигар иностранного производства, но мы не придавали этому никакого значения, так как после ухода немцев в войну можно было найти предметы иностранные.

Комментарий: об ошибке относительно захоронения партизанок см. тут.

Допрос жителя деревни Слобода Е. А. Фадеева от 27 июня 1990 года (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), лл. 128-129).

О прибытии крытых грузовиков на территорию дач и о захоронении раненых красноармейцев:

Родился я и жил в довоенное время в деревне Слобода, что располагается на левом берегу р. Тверцы напротив с. Медное. Хорошо помню, как я и мои друзья детства целыми днями играли на окраине Слободы у пожарного сарая рядом с дорогой, ведущей из Слободы к дачам УНКВД. Я затрудняюсь точно назвать период времени, когда это происходило, во всяком случае это было в период 1938-1940 гг. Вечерами, уже по темноте чуть ли не каждый вечер по дороге из Медного на дачи проезжали две-три грузовые крытые автомашины, которые мы называли "черные вороны". Они проезжали в сторону дач, а через час примерно эти машины проезжали назад. Кого они привозили, я не знаю. Но дачи тогда охранялись очень строго. Они были обнесены колючей проволокой и вокруг стояли вооруженные солдаты в форме НКВД. Помню даже на поляну у дач прилетали вечерами самолеты, небольшие, одномоторные. Самолетов прилетало за вечер - один, два, а может три. Конечно, сам я в числе других ребят бегал в сторону дач, чтобы посмотреть, как садятся самолеты, но нас прогнала охрана. Потом вообще нас собрал какой-то офицер в форме НКВД и запретил нам играть у дороги в пожарном сарае. Он отвел нас на другую сторону деревни и сказал, чтобы мы играли только здесь, а у дач чтобы больше не появлялись. Больше мы к дачам не ходили. Имеются ли на территории этих дач какие-либо захоронения, я не знаю. Разговоров об этом я не слышал. Во время войны на территории дач располагался военный госпиталь. Знаю, что многие раненые умирали и вроде бы их хоронили там же, где-то на территории дач УНКВД. Позже останки наших воинов якобы были перенесены в братскую могилу в село Медное. Но так ли это я не знаю точно.

Комментарий: это свидетельство было одним из источников заключения УФСК и Прокуратуры Тверской области о местах захоронений жертв массовых репрессий, но составитель заключения неверно проинтепретировал слова Фадеева как "в период 1938 - 1940 гг. он был мальчишкой и помнит, что почти каждый вечер на дачи проезжали 2-3 грузовые машины", тогда как, конечно же, речь не идет о том, что машины проезжали почти каждый вечер в течение этих лет, а что в каком-то году из указанных был такой промежуток времени, когда почти каждый вечер проезжали машины.

Допрос бывшего сотрудника Калининского УНКВД Г. И. Григорьева от 4 сентября 1990 года (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), лл. 152-153).

О захоронениях польских военнопленных:

В 1951 году меня направили в Клайпеду начальником политотдела милиции. В это время заместителем начальника, точнее министра КГБ Литовской ССР был Леонов Андрей Павлович. В 1953 году после смерти Сталина я и Леонов уехали из Литвы, нас оттуда убрали. В 1956 году я ушел на пенсию, поселился в доме в котором живу и сейчас. В этом же доме поселился и Леонов. Он жил по-моему в квартире № 6. Мы с ним часто встречались, гуляли по улице. Наверное в 60-х годах у меня произошел разговор с Леоновым о польских военнопленных. Мне Леонов рассказал, что со слов бывшего коменданта здания УНКВД Федулова ему известно, что польских военнопленных, которые содержались в Осташковском лагере, привозили в здание УНКВД, допрашивали, а затем выдавали все драгоценности и увозили расстреливать на дачи под село Медное. Кто возил и кто расстреливал мне Леонов не говорил, так же как и ему не говорил об этом Федулов. Сколько поляков было расстреляно и захоронено на дачах КГБ я не знаю. Вроде бы расстреливали только офицеров, имущих и выходцев из буржуазии, а остальных куда-то ссылали. Федулов говорил Леонову, что захоронили поляков в том месте, где стоял его дачный домик. Что под этим домиком просела земля, а когда он хотел вырыть погреб для хранения картофеля под этим домом, то ему не разрешили.Комментарий к содержанию см. тут. Также см. допрос Григорьева от 05.03.1991.

Допрос бывшего сотрудника Калининского УНКВД (в послевоенный период) Н. К. Свердлика от 13 сентября 1990 года (уголовное дело ГВП № 159, т. 6 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), лл. 154-154об).

О захоронениях раненых красноармейцев:

На дачах НКВД я бывал в период моей работы, но так же не слышал не от кого, что там захоронены какие-то польские граждане. После 1946 года я сам никогда не видел что бы там проводились какието захоронения. Из разговоров сотрудников я только знаю, что во время Великой Отечественной войны на территориях дач располагался какой-то военный госпиталь и где-то в районе дач хоронили умерших в госпитале наших военнослужащих.

Допрос бывшей сотрудницы Калининского УНКВД Е. М. Миняевой от 28 февраля 1991 года (уголовное дело ГВП № 159, т. 21 (нумерация на 2010 г., копия в IPN), лл. 69-73).

О высказываниях палача Рубанова:

В Казани я 14 лет прожила в одной квартире с Рубановым Андреем Максимовичем. Он был комендантом УНКВД в Твери и вместе с Токаревым переехал в Казань, где также был комендантом. По характеру своей работы Рубанову приходилось заниматься расстрелами. Это его очень мучило и он постоянно ходил в состоянии алкогольного опьянения. Сейчас уже не помню точно, когда это было, но примерно в середине 50х годов у нас в квартире состоялся такой разговор. Он был в состоянии алкогольного опьянения и начал изливать свою душу, говоря, что все говорят, что он пьяница, однако никто не спрашивает почему он пьет. И далее он сказал примерно так: "Господи, сколько людей прошло через мои руки, одних поляков сколько". Больше он об этом не говорил, а я у него не стала расспрашивать, так как у нас на работе было непринято интересоваться чужими делами.

Допрос жителя дер. Ямок В. Н. Ефанова в УКГБ по Калининской области 21 мая 1991 года (уголовное дело ГВП № 159, т. 26 (нумерация на 1993 г., копия в Катынском Музее в Варшаве), лл. 170, 170об).

О захоронениях немцев на берегу реки Тверцы:

я лично о захоронениях на территории дач КГБ в районе с. Медного ни чего не знаю. Я лишь могу сказать, что данная территория всегда была огорожена и тщательно охранялась, даже будучи мальчишками мы боялись подходить близко к этой территории. Сам я никогда не бывал на этой территории и не могу назвать кого-либо из односельчан, которые бывали там или видели что там творилось. По разговорам я конечно слышал, что на территории дач КГБ есть захоронения, но кто там захоронен я не знаю и не могу назвать лиц, которые могли бы что-либо пояснить об этих захоронениях.

Единственное, что я могу определенно пояснить, это воспоминания моей матери Ефановой Ольги Акимовны, 1909 года рождения. Она мне рассказывала, что после Великой Отечественной войны она была приглашена в качестве понятой Председателем Медновского сельского Совета для перезахоронения каких-то трупов из-под дер. Ямок в местечко "Под городок". Это местечко находится рядом с дачами КГБ, как говорила мать, перезахоранивали трупы погибших немцев, т.к. в районе Медного были жестокие бои и было много погибших советских и немецких солдат. В местечке "Под городок" и сейчас находят человеческие кости, по-видимому это и есть те захоронения немцев.

Заметка В. Решетникова "Как 'отец народов' мстил Польше...", Известия, № 230, 26.09.1991, с. 8.

Как только гусеничная техника выползла на столичные улицы, руководство УКГБ по Тверской области тут же предложило следственной группе Главной военной прокуратуры СССР прекратить работы по частичной эксгумации польских военнопленных, расстрелянных палачами НКВД.

19 августа начальник УКГБ Лаконцев поставил в известность полковника юстиции Третецкого, возглавлявшего следственную группу военной прокуратуры, о своем желании видеть его у себя на совещании. Третецкий, догадавшийся, о чем пойдет речь, поставил условие: придет вся группа.

Четверых следователей военной прокуратуры доставили на совещание в сопровождении двух «уазиков» с сотрудниками госбезопасности. Лаконцев заявил следователям, что считает их миссию в тверских лесах оконченной.

— Ваша работа утратила актуальность, — объявил он, — и меня больше не интересует.

Следователи в этой ситуации вынуждены были напомнить начальнику УКГБ, что не входят в число его подчиненных и распоряжение относительно прекращения следствия не худо бы согласовать с руководством прокуратуры. Тогда Лаконцев и его зам Попов для придания своей позиции большего веса перешли к косвенным угрозам. Они сообщили следователям, что не гарантируют личную безопасность ни им, ни работающим с ними польским экспертам.

После совещания Третецкий позвонил в Москву и поставил свое начальство в известность о планах руководства местного УКГБ. Группа получила указание продолжать работу.

В Тверь срочно выехал начальник отдела по надзору за расследованиями ГВП Николай Анисимов. Но было уже 21 августа. Гусеничная техника поползла обратно в места своей постоянной дислокации. И Николаю Анисимову по прибытии в Тверь осталось лишь констатировать самое... благожелательное отношение начальства УКГБ к проводимому прокуратурой расследованию. Лаконцев, за все время работы следователей ни разу не посетивший места раскопок, тут же проявил к ним огромный интерес. А зам. начальника УКГБ Попов через несколько дней во время перезахоронения останков недрожащей рукой возложил ведомственный венок на могилу расстрелянных поляков.

Следствие сейчас близко к завершению. Частичная эксгумация убиенных неопровержимо показала, что факт расстрела поляков органами НКВД бесспорен. Отечественная история таким образом обогатилась еще одним злодейством, не укладывающимся в сознании нормального человека.

Единственное на сегодня — белое пятно в этом деле — оригинал решения Политбюро о расстреле 15 тысяч поляков. Оно было зачитано 14 марта 1940 года на московском совещании работников НКВД Калининской (ныне Тверской), Харьковской и Смоленской областей. Не все чекисты были людьми из железа. Одному из высоких чинов НКВД, понявшему, что ему предстоит выполнять это новое решение Политбюро, прямо на совещании стало плохо. До переворота окончились неудачей все попытки военной прокуратуры отыскать это решение Политбюро. После ареста архива ЦК КПСС появилась надежда на успех.

Польских военнослужащих, ставших пленниками Красной Армии в 1939 году, было 130 тысяч 242 человека. По приказу Берии в трех особых лагерях — под Катынью, Харьковом и Тверью — собрали 15 тысяч человек. Это была элита польского общества. Весной 1940 года все они были расстреляны, и опустевшие лагеря, чтобы не вызвать подозрения у местных жителей, были снова заполнены поляками. Всего в расстрелах принимали участие 53 работника НКВД. Приговоренных, живших надеждой на скорое освобождение, отправляли к местам казни вагонами. По одному в день. Всех (за исключением первой группы, расстрелянной в лесу у Катыни) убивали во внутренних тюрьмах УНКВД. В Твери, где только что закончили работу следователи военной прокуратуры, тюрьма располагалась в подвале нынешнего здания мединститута. Там под руководством откомандированного из Москвы майора госбезопасности В. М. Блохина (чин соответствовал званию генерал-майора общевойсковой службы) «работали» десять палачей из числа столичных и местных чекистов. Убивали ночью по одному. Сверив данные в красном уголке (или ленкомнате) и надев наручники, вводили в комнату, за дверью которой прятался исполнитель. В камерах и на улице выстрелы не были слышны, так как в подвале ночь напролет грохотала вентиляция, а у выхода из подвала стоял грузовик с работающим мотором. Блохин (в 50-х годах сошедший с ума и застрелившийся) лично принимал участие в ночных расстрелах... Предполагается, что таким чудовищным образом «отец народов» отомстил Польше за поражение Красной Армии под Варшавой. В армии Тухачевского Сталин был членом Военного совета. Существуют, впрочем, и другие версии о мотивах расстрела поляков. Точный ответ, видимо, будет получен после изучения архива ЦК КПСС. Что же касается поведения начальства УКГБ по Тверской области в три августовских дня 1991 года, то здесь ответ спрятан не столь глубоко. Не исключено, что чекисты спасали не только репутацию своего ведомства, но и дачи КГБ СССР, построенные на месте массовых казней...

Заметка коллектива Тверского УКГБ "Тверское УКГБ: нас не так поняли", Известия, № 258, 29.10.1991, с. 7.

Мы с пониманием относимся к объективной и конструктивной критике в адрес органов КГБ, согласны, что многие стороны нашей деятельности нуждаются в реформировании. Но мы убеждены, что это не должно быть связано с бездоказательным очернительством позиции чекистов в таком важном вопросе, как отношение к августовскому путчу. Если бы автор статьи «Как «отец народов» мстил Польше...» («Известия» № 230), прежде чем выступить в газете, побывал в нашем коллективе, познакомился с его жизнью, побеседовал с сотрудниками, то он убедился бы, что управление решительно отмежевалось от антиконституционной деятельности ГКЧП еще 19 августа и действовало только в соответствии с указаниями Президента и КГБ РСФСР.

20 августа в УКГБ действительно состоялось совещание, на которое были приглашены следователи прокуратуры. Начальник управления В. Лаконцев выразил озабоченность тем, что события, происходящие в стране, могут помешать работе военной прокуратуры. Ни в коем случае речь не шла о приостановлении эксгумации польских офицеров. По-видимому, в нервозной обстановке тех дней следователи неправильно истолковали слова, сказанные на совещании...

Автор при желании мог убедиться и в том, что работа по установлению места захоронения польских военнослужащих началась именно по инициативе управления КГБ весной 1990 года еще до возбуждения Главной военной прокуратурой уголовного дела. Мы активно участвовали в работе ГВП, о чем неоднократно отмечалось на совещаниях, в том числе и на заключительной пресс-конференции с участием представителей Польши.

Автору статьи не хватило, на наш взгляд, объективности в оценке всей имеющейся по этим вопросам информации, и привело к предвзятости в ее освещении.

Мы просим редакцию опубликовать по данному вопросу и нашу точку зрения.

Коллектив Тверского управления КГБ РСФСР.

От редакции. Публикация письма сотрудников УКГБ на материал в «Известиях» не означает, что газета пересмотрела свою позицию. Информация, положенная в основу статьи «Как «отец народов» мстил Польше», была получена от следователей Главной военной прокуратуры и носит совершенно противоположный характер по отношению к мнению сотрудников УКГБ.