Определенной традицией среди российских государственных средств массовой дезинформации стало вбрасывать, обычно под знаменательные даты, "рассекреченные" советские материалы, якобы доказывающие вину немцев в катынском преступлении. Это, пока без исключения, протоколы различных допросов или заявления свидетелей, обычно 1940-х годов. Акция чисто пропагандистская, поскольку никакого критического осмысления документы в таких публикациях не получают. Неискушенному читателю предлагается воспринимать заявления буквально, хотя к истории такой подход отношения не имеет.
Начало тренд "РИА Новости", давно зарекомендовавшее себя как продолжатель дела Геббельса, опубликовавшее в январе 2023 года показания Арно Дюре на Ленинградском процессе. В июне того же года та же инфопомойка опубликовала заметку "Опубликованы документы о провокациях гитлеровцев в Виннице в 1943 году". (Сразу можно отметить, что, учитывая, что Большой Террор, трупы жертв которого немцы откопали в Виннице, отрицают совсем уж упоротые фрики, "документы" эти показывают, конечно же, нечто противоположное утверждениям РИАН).
В этом году к параду уродующих историю присоединилась аналогичная инфопомойка ТАСС, несколько дней смаковавшая очередные продукты жизнедеятельности Смоленского УФСБ.
Документы первоначально были опубликованы в урезанном виде, но затем были более-менее полностью выложены на сайте Государственного архива новейшей истории Смоленской области.
Кроме того, что, как указывалось, тексты эти в таком виде научной ценности не имеют, учитывая исторический контекст времени появления этих документов, априорная доказательная ценность их исчезающе мала. Дело в том, что именно в это время советские органы госбезопасности занимались фальсификацией материалов о катынском преступлении, в том числе и в рамках расследования комиссии Бурденко. Достаточно привести следующие примеры.
Во время расследования комиссией Бурденко захоронений в Катыни на трупах якобы были найдены три квитанции, выданные в 1941 году лагерем военнопленных поляков "1-ОН". Поскольку документально установлено несуществование лагеря военнопленных с таким названием, речь идет о фальшивках. Точно так же фальсификацией является упомянутый в докладе комиссии якобы бывший начальник лагеря 1-ОН Ветошников - несуществующая фигура.
Задокументированной фальсификацией являются и заявления трех девушек-свидетельниц, работавших на даче НКВД, где располагался штаб полка 537-го связи, согласно которым расстрелы польских военнопленных, начавшиеся в августе и закончившиеся в сентябре 1941 года, были организованы Аренсом - Аренс прибыл под Смоленск лишь 21 ноября 1941 года, а о его предшественнике Беденке вынужденные лжесвидетельницы даже не упоминают.
Замечательным примером советской катынской фальсификации являются вышеупомянутые показания Арно Дюре на Ленинградском процессе 1945 года. Достаточно упомянуть, что, согласно Дюре, Катынь находилась ... в Польше и что в 1954 году Дюре отказался от вынужденных показаний, что, однако, не помешало профессиональным дезинформаторам из "РИА Новости" преподнести эту давно известную и опровергнутую липу как сенсацию.
Понятно, что после такого говорить о доказательной силе показаний, скажем, пленных немцев, имевших отношение к катынским раскопкам, просто несерьёзно. Они априори дискредитированы, и бремя доказывания лежит исключительно на тех, кто использует эти "документы".
И все же стоит признать публикацию таких документов полезной, поскольку они помогают проиллюстрировать некоторые детали фальсификации Советским Союзом катынского преступления.
Пример Людвига Шнейдера (Шнайдера), ассистировавшего судебно-медицинскому эксперту Герхарду Бутцу в Катынском лесу, и особо полюбившегося РИАН, показателен.
Смоленским УФСБ были вброшены его недатированный допрос и собственноручные заметки, сделанные в Москве в ноябре 1944 года. Однако существует очевидно более ранний допрос от 10 августа 1944 года (далее: протокол №1; более поздний протокол обозначен №2), произведенный сотрудником политуправления 3-го Белорусского фронта Толоконниковым и в том же месяце направленный Главным политическим управлением РККА в Чрезвычайную государственную комиссию, и сохранившийся в ее материалах (ГАРФ ф. 7021, оп. 149, д. 41, лл. 1-5). Вероятно, это самый первый допрос Шнейдера. Публикуется впервые.
 |
 |
 |
 |
 |
Незначительные противоречия - например, в датах или названии города, в университете которого Бутц был профессором (Йена и Вроцлав, не Лейпциг), естественно, не свидетельствуют о ложности свидетельства. Чуть более значительные противоречия из тех, которые приведены ниже, тоже можно с какой-то долей вероятности отнести на счет аберрации памяти. Но есть противоречия, лучшим объяснением для которых в совокупности является фальсификация тем или иным образом показаний Шнейдера.
Пример 1.
Протокол №1: Бутц сообщил созванным им для этой цели лаборантам о предстоящем задании государственного значения и прочитал им документ смоленской комендатуры, отобрав для задачи трех лаборантов - Шнейдера, Шмидта и Шумана.
Протокол №2: Бутцу позвонили в лабораторию, находившуюся в Смоленске, из комендатуры города и сообщили о находке в Смоленске и задании. Разговор слышали все лаборанты. Бутц предупредил о готовности выезда на место. В лаборатории было "всего" 4 сотрудника (число упоминается прямо): Бутц, Шнейдер, Шмитц (Schmitz) и Мюллер (фотограф). Шуман вообще не упоминается.
В собственноручных показаниях в лаборатории работали Бутц, Шнейдер, Шмитц, Губер (фотограф), Анна-Лиза Клейн, иногда - фон Стоккер.
Пример 2.
Протокол №2: накануне выезда в лабораторию явились оберштурмфюрер СС Гильберс (Hilbers) и лейтенант из комендатуры города, заперлись в кабинете и долго беседовали с Бутцем.
Протокол №1: ничего о таком важно элементе не говорится.
Протокол №1: уже в Катынском лесу непоименованный эсэсовец распоряжался, где и какие могилы вскрывать:
Бесцеремонность эсэсовца в обращении с трупами, его приказной тон в отношении выбора трупов и даже порядка их осмотра вызвал протест профессора Буц, который заявил:
Эсэсовец, "фамилию которого мне не удалось узнать", сказал Бутцу, что тот обязан повиноваться и работать по указаниям.
Я - ученый и меня интересует в деталях все, что здесь произошло, а поэтому позвольте мне работать над трупами по моему усмотрению, а не по вашему приказанию.
Протокол №2: о сопротивлении Бутца нет ни слова. Гильберс, имя которого Шнейдер каким-то образом узнал со времени составления предыдущего протокола (заметим - не вспомнил, поскольку изначально не знал), был фактическим руководителем работ, которому Бутц во всем беспрекословно подчинялся. Еще перед выездом на могилы Гильберс проинструктировал лаборантов, после чего к ним обратился Бутц:Слышали, что вам говорил оберштурмфюрер Гильберс? Примите его слова к неуклонному руководству.
При этом в немецком оригинале последнее предложение отсутствует. (В собственноручных же показаниях вышеупомянутая тайная беседа Гильберса с Бутцом и давание указаний Гильберсом лаборантам и вовсе происходят лишь после прибытия в Катынский лес и первичного осмотра трупов.)
Позже Бутц сказал членам международной комиссии, что им предстоит подтвердить (bestätigen; не проверить) немецкие данные о расстреле 3 года назад.
Протокол №1: после прибытия лаборантов в лес один из эсэсовцев стал распоряжаться, где и какие могилы вскрывать. После прибытия международной комиссии он же приказал откопать новые могилы и указал, какие трупы из них вынимать. Из описания Шнейдера следует, что это происходило в его присутствии.
Протокол №2: могилы были вскрыты еще до прибытия Шнейдера и коллег, сотрудники лаборатории помогали членам международной комиссии в работах по эксгумированию и исследованию трупов.
Затем Шнейдер напрямую противоречит самому себе в этом же протоколе, утверждая, что трупы для членов комиссии были подготовлены заранее (то есть эксгумированы), последние занимались только их исследованием, и "ни члены комиссии, ни мы - сотрудники лаборатории Бутца ни разу не присутствовали при вскрытии могил", откуда у него сложилось впечатление, что трупы откуда-то привезены.
Протокол №1: за время работы Шнейдер и его коллеги не могли установить давность умерщвления; ясно было только, и это утверждал сам Бутц, что убийство совершено больше года тому назад. Не было оснований говорить о трех- или четырехлетней давности. Лично Шнейдер и его товарищи Шмидт и Шуман всего лишь "далеко не убеждены", что убийство совершили русские, о чем говорится в конце протокола в настоящем времени.
Протокол №2: уже вскоре после прибытия на место Шнейдер пришел к твердому выводу, что поляки расстреляны немцами, тогда как Бутц заявил Гильберсу, что давность нахождения в земле следует признать в 2,5-3 года. (В немецком оригинале: "что так называемый 'возраст' трупов может составлять 2,5-3 года. То есть расстрелы были произведены в 1940 году").
В собственноручных показаниях говорится о том, что Бутц все время во время работы международной комиссии заявлял, что "возраст" трупов - 3 года.
Шмитц был свидетелем фальсификации со стороны Бутца и был после этого также убежден, что поляков расстреляли немцы.
Протокол №1: представитель Швейцарии был одним из тех делегатов, которые исключительно внимательно следили за всем процессом исследования и своим критическим подходом доводили Бутца до негодования.
Протокол №2: представитель Швейцарии сгладил остроту положения, вызванную критическими вопросами других делегатов, заявив, что невероятна мысль приписать преступление немцам.
Протокол №2: Бутц прямо фальсифицировал результаты анализов, в частности, результаты исследования ножа, найденного Шнейдером, когда он ассистировал французскому делегату по указанию Бутца.
Протокол №1: ничего о таком первостепенно важном элементе не говорится, даже намеком.
Протокол №1: под конец все собрались в лазарете, Бутц обратился к делегатам с краткой речью, призвав их подписать протокол как есть, после чего все они один за другим молча подписали протокол, с ответным словом выступили только представители Италии и Финляндии.
Протокол №2: под конец все собрались в лазарете, Бутц обратился к делегатам с речью, зачитав протокол; представители Венгрии, Финляндии и Швейцарии подписали его сразу, тогда как француз и швед колебались, заявив, что им еще надо подумать о деталях; Бутц начал их уговаривать. В перерывах играл оркестр, был подан ужин, все много пили и к утру протокол был подписан всеми членами комиссии.
Следует отметить еще такие (далеко не все!) расхождения заявлений Шнейдера с реальностью. Он упоминает неких представительницу и/или представителя Швеции, возражавших немцам. Но Швеция не входила в число стран, пославших своих представителей. Не было среди делегатов и представителей Испании (доктор Пига был послан в Берлин, но потом внезапно вернулся в Испанию). Представитель Франции находился при комиссии исключительно в качестве наблюдателя, вскрытия не производил и, вопреки заявлению Шнейдера, протокол не подписывал. По этой же причине, Шнейдер не мог ассистировать ему при вскрытии по указанию Бутца.
Представитель Дании Хельге Трамсен (а не некий "проф. Кольвес", как его называет Шнейдер в собственноручных показаниях), антифашист и участник подполья (по его словам, уже во время его участия в международной комиссии), имел все причины дистанцироваться от ее деятельности, поскольку подвергался после войны жестким нападкам за участие в ней, несмотря на то, что в 1944 он был арестован гестапо по подозрению в саботаже (за участие в нападении на форт Таарбек), подвергнут пыткам и помещен в лагерь до конца войны. Но в 1952 году перед комитетом Мэддена он подтвердил свое согласие с результатами расследования и то, что ему была предоставлена полная свобода исследования и что все эксперты были согласны, что тела пролежали в земле как минимум два года (относительно весны 1943 года). Поэтому утверждение Шнейдера о том, что датский делегат пожаловался ему на удручающее впечатление от работы комиссии и на ее неубедительные результаты само выглядит, мягко говоря, неубедительно.
Чрезвычайно показательно и неупоминание Шнейдером небезызвестного вермахтовского пропагандиста Грегора Словенцика (иногда называемого Словенчиком), обеспечивавшего пропагандистскую часть акции, и в значительной степени руководившего раскопками. Вместо него в показаниях возникает некий эсэсовец Гильберс.
Интересно утверждение Шнейдера о том, что могилы в Катынском лесу не были могилами как таковыми, а ямами, образованными от взрывов, из чего должно следовать, что трупы были похоронены зимой, когда земля была твердая. Это прямо противоречит свидетелям, цитировавшимся в докладе комиссии Бурденко, согласно которым расстрелы происходили лишь в августе-сентябре 1941 года. Объяснить это не помогает даже противоречащая этим свидетелям гипотеза о разрозненных расстрелах зимой - Шнейдер не сделал в своем описании различия между могилами, то есть оно относится ко всем виденным им могилам.
Противоречия между двумя допросами Шнейдера выстраиваются в одном легко различимом обвинительном направлении. Когда Шнейдер попал в плен, он, не будучи, конечно, дураком, тут же дистанцировался от немецкой акции в Катынском лесу (выбора у него, по сути, не было, так что этот факт доказательной силы не несет), но его описание событий все еще выглядит довольно "умеренно" - Бутц активно противоречит эсэсовцу, распоряжавшемуся раскопками, хоть потом и пытается убеждать коллег подписать протокол; дата захоронений твердо установлена не была, даже Бутцем; Шнейдер и его коллеги всего лишь не были уверены, что преступление совершено советской стороной; некоторые члены комиссии выражали общие сомнения. Единственное, что можно было бы заключить на основании этого допроса, если принимать его всерьез, это что некоторые члены комиссии не были уверены в советской вине, но продолжали участвовать в пропагандистской акции. Из этого не следует, как минимум, фальсификация вещественных доказательств, не говоря уже о вине немцев.
После же того, как Шнейдер попал в руки одного из инсценировщиков советской катынской фальсификации, подполковника ГБ Гребельского (в 1949 обрабатывал Меньшагина, еще позже, в 1950-е, был в комиссии МИДа, "следившей" за комитетом Мэддена и наблюдал за тем, чтобы работа комиссии не выходила за рамки официальной позиции), картина резко меняется. Бутц с самого начала работает в тесной связке с эсэсовцем-руководителем, активно фальсифицирует материалы судебно-медицинских исследований (о чем в более раннем допросе - ни слова), талдычит о 2,5-3-хлетней давности трупов, тогда как Шнейдер и как минимум один его коллега уже в 1943 году уверены в вине немцев.
Как ключевой момент стоит отметить подтверждение Шнейдером того факта, что заключительный протокол международной комиссии был подписан в Смоленске (о чем свидетельствовали и другие ее члены). Болгарский же член комиссии Марко Марков, которого советская сторона вынудила свидетельствовать на нюрнбергском процессе (ранее в Болгарии состоялся процесс над ним и другими участниками немецкой активности вокруг различных захоронений, во время которого Марков вынужден был заклеймить свое участие в комиссии, иначе бы ему угрожал серьезный срок), лжесвидетельствовал о том, что протокол
не был подписан в Смоленске 30 апреля, а был подписан 1 мая в полдень на аэродроме, носившем название «Бела» [...]. Подписание протокола должно было состояться в тот же вечер на банкете, который состоялся в одном немецком военном лазарете. На банкет Бутц действительно явился с протоколом и начал зачитывать его, но подписания тогда не произошло по причинам, которые до сих пор для меня остались неясными. [...] переночевав в Смоленске, мы 1 мая утром вылетели, не подписав протокола.
То же самое он сказал на Софийском процессе.
На самом же деле протокол был подписан в Смоленске, на аэродроме же члены комиссии подписали дополнительные экземпляры, которые были вручены каждому члену комиссии. Лжесвидетельство необходимо было для дискредитации подписания протокола - Марков нарисовал зловещую картину приземления на военный аэродром и подписания протокола в окружении исключительно военных:
Нам их предложили подписать именно здесь, на этом изолированном военном аэродроме. Вот это именно и явилось причиной того, что я подписал протокол, несмотря на убеждение, к которому я пришел при вскрытии, которое я совершил.
Он очевидно не знал, что его коллега по несчастью Шнейдер уже опроверг этот момент в своих допросах. Но, скажет более осведомленный читатель, Шнейдера ведь тоже готовили для участия в процессе. Как же это можно было сделать, учитывая такое расхождение в показаниях Маркова и Шнейдера?
Но для сталинского "правосудия" здесь вообще не было проблемы. Ведь все вышеперечисленные показания Шнейдера никому, кроме узкого круга людей, доступны не были. А значит Шнейдера можно было заставить изменить показания ровно так, как это было нужно советской стороне. Что и было сделано: при предварительном допросе (каковые проводились со всеми выбранными для возможного нюрнбергского выступления свидетелями по катынскому делу) старшим советником юстиции Л. Смирновым, помощником главного советского обвинителя Р. Руденко, Шнейдер выдал версию, полностью противоречащую тому, что он говорил раньше, но теперь уже совпадающую с показаниями Маркова. В данной версии протокол "почему-то" вообще не был подписан в Смоленске, но Шнейдеру намекнули, что протокол членам комиссии "подсунут" в пути и они его подпишут (Уголовное дело ГВП № 159, т. 118 (нумерация на 2010 г., копия в IPN), лл. 76-86; то же, вкл. немецкий текст, в ГАРФ, ф. 7445, оп. 2, д. 132):
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
Именно в этом свете надо рассматривать и остальные материалы, вброшенные ФСБ.
Показателен допрос от 07.05.1944 перешедшего на советскую сторону оберефрейтора Вальтера Эбера, якобы косвенного свидетеля расстрела неких польских военнопленных.
Он рассказал, что в январе 1942 года принял участие в перевозке польских военнопленных, солдат и офицеров, из некоего лагеря расположенного в 40-50 километрах восточнее Минска, в лес, что был в 18 километрах по шоссе Смоленск-Вязьма (то есть не в Катынский лес). В конвое Эбера было 50 поляков, общее количество перевезенных он оценил в 1000 человек. В лесу произошла разгрузка, после которой Эбер услышал страшные крики множества людей и стрельбу из пулемета. Эбер предположил, что тела расстрелянных тогда поляков позже перевезли в Катынский лес и захоронили там для пропагандистской акции, поскольку тела эксгумированных поляков, которых он видел в 1943 году, показались ему похожими.
В этих показаниях куда ни глянь - серьезные нестыковки. Предположим, что было все так, как рассказывает Эбер. Если его последнее предположение про перезахоронение неверно, то около тысячи трупов должны были бы все еще покоиться в лесу на 18 километре шоссе Смоленск-Вязьма, где их должны были бы найти советские органы (ЧГК и проч.). Ни о чем таком не известно.
Если его предположение верно (хотя и трудно понять, в чем смысл перезахоронения, когда можно было бы просто использовать могилы для пропаганды в обоих местах; о разумности такого перезахоронения в промерзшем грунте марта-апреля 1943 года, когда, согласно сообщению комиссии Бурденко, немцы тайно вскрыли могилы с целью их фальсификации, предлагаю читателю поразмыслить самому), то в том же лесу можно было бы найти следы первоначальных могил, где когда-то покоились около 1000 человек, подтвердив перезахоронение. При этом ни немецкая, ни советская сторона не нашли никаких следов использования при расстреле пулеметов. Расстрел, по утверждению обеих сторон, производился в затылок. (Утверждение, что немцы в своем отчете 1943 года зачем-то утаили убитых пулеметами, при этом честно рассказав об использовании немецких патронов фирмы Геко, очевидно абсурдно.)
Перевозка поляков из под Минска под Смоленск (около 250 км) для расстрела не имела никакого смысла. И аргумент по аналогии с действиями НКВД (перевозка из Козельска под Смоленск в 1940 году) тут не помогает. НКВД не захоранивал массы трупов абы где, поэтому перевозка большой группы в (локально) мирное время к ближайшему уже готовому, охраняемому спецобъекту в Козьих Горах (где массово хоронили еще в 1930-е) смысл имела. Нацисты же такой щепетильностью не отличались, и под Минском было достаточно мест для захоронения 1000 тел, что показывает пример уничтожения и погребения гораздо большего количества минских евреев.
Ну и, наконец, абсолютно ничего об этом массовом расстреле комиссии Бурденко при публикации сообщения известно не было (а значит и ни НКВД, ни НКГБ, которые снабжали комиссию информацией), коронный же свидетель Эбер (который мог бы точно указать и местоположение неизвестного "лагеря поляков" под Минском, и место расстрела под Смоленском) нигде в более поздней литературе не упоминается и для участия в Нюрнбергском процессе не подготавливался (в отличие от Шнейдера). Видимо, такая шитая белыми нитками домашняя заготовка была too much даже для того времени.
Интересно, кстати, что, как и многие свидетели, Эбер упомянул свое (якобы) впечатление от трупов в 1943 году - хорошо сохранилась одежда, деньги, документы и т. п., как и сами трупы, что представляло для него загадку. Он когда-то видел труп двухлетней давности, от которого оставались лишь кости. Но, как уже отмечалось при обсуждении книжки Гаека, процесс разложения в индивидуальных могилах в принципе не сравним с процессами в массовых захоронениях. Такие достаточно распространенные среди свидетелей, но совершенно аматорские "аргументы" (иногда вполне искренние), естественно, в принципе не могут иметь никакой доказательной силы - они являются всего лишь примером ошибочности обывательского мышления.
Тем интереснее, что пропагандист из РВИО Мягков во время фальсификаторской кампании в этом году оперся, в том числе, и на этот аргумент:
Собеседник агентства также обратил внимание на свидетельства, содержащиеся в рассекреченных архивных документах, о состоянии тел расстрелянных поляков, которые, судя по всему, пролежали в земле совсем немного, то есть были убиты позже 1940 года, при этом при них находили документы, датированные 1941 годом.
И это при том, что о сохранности большинства тел из-за жировосковой трансформации (из чего следует и консервация жировоском многих документов) заявили сами немцы в 1943 (опубликовали они и изображения хорошо сохранившихся документов), так что опираться на какие-то "рассекреченные" документы - это ломиться в открытую дверь и показывать свое невежество (ну, а про "документы" 1941 года уже сказано в самом начале).
Точно так же бездоказательно на "свежесть" трупов напирал Болеслав Смектала, член одной из польских делегаций, направленных немцами в Катынский лес на пропагандистскую демонстрацию могил, и который, оказавшись в советских руках, конечно не мог отказаться от сотрудничества без последствий для себя (впрочем, он и после этого находился в лагерях до репатриации в ноябре 1947 года). Интересно, что спецсообщение о его задержании ложно утверждает, что он был членом комиссии, посвященной "расследованию" катынского преступления, хотя само содержание спецсообщения это опровергает, не описывая никаких "расследовательских" действий со стороны группы. В 1952 году Смектала описывал поездку так:
Немцы отвезли нас в Катынь, на несколько могил. Они показали нам вскрытые могилы. На месте я увидел трупы солдат в польских мундирах, затем нам показали документы [...]. Затем мы должны были удостовериться в количестве убитых [...]. По информации немцев [...] в могилах находилось около 7 000 трупов. [...] Немцы не поручали нам выяснять, кто убил этих польских солдат [...].
(В полном протоколе других новых релевантных сведений не содержится.)
Впрочем, всякое лыко в строку - это малосодержательное свидетельство тоже было процитировано ТАСС вместе с ложным описанием задачи делегации.
Другим примером аргумента о сохранности являются показания польских перебежчиков на советскую сторону Потканьского (Потканского) и Ковальского, заставленных немцами участвовать в строительном батальоне (Организация Тодт?). Оба отмечали хорошую сохранность трупов, что якобы являлось свидетельством провокации.
ТАСС использовал заявления обоих поляков в своей дутой кампании, естественно, не подозревая, что другие их заявления уже давно находятся в открытом доступе в ГАРФ и опубликованы в сети.
Единственным конкретным содержательным моментом в этих свидетельствах является заявление Потканьского о том, что приятель его брата Марьян Рудковский (или Рутковский), отправленный нацистами в Аушвиц, якобы появился в катынских списках (напечатанных в газетах). Его жена, пытавшаяся узнать подробности, якобы была схвачена гестапо и исчезла.
Между двумя показаниями Потканьского имеется серьезное противоречие по ключевому пункту. В (вероятно) более раннем заявлении (из ГАРФ) он утверждал, что через 6 недель после отправки Рудковского в Аушвиц в 1942 году его жена получила оттуда извещение о его смерти, его одежду и предложение выдать ей пепел мужа за 500 злотых. После нахождения имени мужа в катынских списках, жена пошла в гестапо, чтобы узнать, где же именно умер ее муж, была арестована и не вернулась.
В заявлении же от 4 января 1944 года Потканьский утверждал, что после отправки Рудковского в Аушвиц о нем более не было сведений до лета 1943 года, а жена Рудковского отправилась не в гестапо, а в немецкий Красный крест, где ей сказали прийти за справкой на следующий день, сотрудники гестапо пришли к ней на квартиру и арестовали.
Единственный потенциально верифицируемый момент - имя офицера - не подтверждается не только опубликованным немецким списком (что можно было бы объяснить редактурой после данного случая), но и первичными немецкими и польскими списками, составленными во время эксгумации. Марьян Рудковский (или Рутковский) в них не значится (ГАРФ, ф. 7021, оп. 114, д. 34; J. Adamska, T. Krawczak, M. Olczak, Katyn. Listy ekshumacyjne i dokumenty Zarzadu Glównego Polskiego Czerwonego Krzyza 1943-1944, 2012).
Ковальский же упомянул якобы виденный им немецкий бумажный шпагат. Псевдоисторик Мягков, конечно же, не преминул упомянуть этот фиктивный шпагат, никем не предоставленный в качестве вещественного доказательства, не упомянутый в докладе комиссии Бурденко, и основанный лишь на показаниях вынужденных свидетелей и спекуляциях членов комиссии, в качестве просто доказанного факта.
Макулатура, на которой основываются фальсификаторы истории, последовательностью, как мы уже видели, не отличается. Замечательным примером этого является сообщение о показаниях задержанных при переходе линии фронта бывших военнопленных-врачей Николаева, Лепилкина и Заволдаева. В отличие от псевдоаргумента про свежие трупы, врачи якобы сообщали о "полуразложившихся" (так в тексте!): в 1943 года немцы якобы раскапывали могилы немецких солдат и офицеров в Смоленске (причем только трупы 1941 года), сообщая, что для отправки в Германию, но на самом деле везли их в Катынский лес, чтобы выдать их за "несуществующие трупы польских офицеров". Сообщение раннее - от 28 мая 1943 года, задолго до официальной версии января 1944 года. Поэтому, в полном противоречии последующим "свидетелям" и официальным высказываниям, у этих и трупы - полуразложившиеся (чтобы, вероятно, не отличить их от любых других), и братские могилы польских офицеров - пока еще несуществующие (что подчеркивается в тексте аж дважды). Ну а абсурд выдачи немцами трупов немецких офицеров за польских говорит сам за себя.
Это не единственное такого рода сообщение того периода о полной фальсификации могил. Я уже разбирал смешной аргумент о партизанских донесениях лета 1943 года:
Эти сводки полны абсурдных деталей, противоречащих в первую очередь сообщению комиссии Бурденко. Действительно, в них вообще еще не фигурирует более поздняя советская версия о расстреле и захоронении поляков немцами в Катынском лесу осенью 1941 г., вместо этого рассказывается о полностью сфальсифицированных немцами захоронениях. Утверждение в сводках о признании «фашистскими врачами» невозможности идентификации трупов из-за их разложения также неверно (на самом деле многие тела, прошедшие через жировосковую трансформацию, сохранились хорошо, так же, как элементы униформы, документы и т. п., что международным экспертам было очевидно, поэтому никакого такого «признания» не было). Информация о свозе немцами тел в Катынь со смоленского кладбища и поля боя советской комиссией подтверждена не была, а ведь сделать это не составило бы труда, ведь согласно сводкам якобы массовым выкапыванием трупов на Смоленском кладбище (которое оставило бы очевидные следы) «очень возмущалось мирное население». Но на это нет ни малейшего намека во множественных показаниях смолян в делах комиссии Бурденко. При этом единственный первичный материал, опубликованный Сахаровым, — это показания не нескольких военнопленных, а одного, М. Карасева, который к тому же, по собственным словам, излагал сведения не из первых рук (в протоколе указывается, что еще два «перебежчика» показали то же самое, но опять же «из вторых рук»).
По словам Г. Ферра, глубоко недостоверная информация из этих сводок представляет собой «неоспоримые доказательства».
Впрочем, не исключено, что в сообщении врачей есть определенное историческое ядро. В Смоленске было много т. н. "геройских кладбищ", и вполне возможно, что какую-то часть особо "важных" останков в 1943 г. могли пытаться перевезти в Германию, что, вкупе с катынской акцией, вызвало клубок диких слухов, который и запечатлели всякого рода спецсообщения.
Эти сообщения также напоминают о старой байке без идентифицируемого источника, которая не так давно была, вопреки научной добросовестности, упомянута как факт в предисловии к сборнику Без срока давности... Смоленская область (2020, с. 43):
Летом 1942 г. было «зачищено» гетто в Смоленске. Убитых хоронили в Козьих горах (Катынь). Там же были захоронены 2 тыс. уничтоженных евреев из Варшавского гетто, работавших на строительстве бункеров в Красном бору и одетых в польскую военную форму. Сохранились свидетельства, что при расправе над жителями смоленского гетто в поселке Садки немцы использовали машины-«душегубки». 16 июля 1942 г. умерщвленных мужчин, женщин, детей и стариков вывозили хоронить во рву за деревню Гедеоново, общей численностью 1500 человек61.
Данный текст оставляет внимательного читателя, мягко говоря, в недоумении. В нем два раза рассказывается об одном и том же событии, причем одно утверждение противоречит другому. Сначала рассказывается об уничтожении смоленского гетто с захоронением трупов в Козьих Горах. Затем - о той же самой акции, но уже с захоронением во рве за Гедеоновкой (неверно названной "Гедеоново").
Создается впечатление, что какой-то особо бессовестный член редколлегии в последний момент хотел хоть что-то вставить о "Катыни", не понимая, впрочем, что к чему. При этом не очень похоже на то, что это был смолянин, поскольку Катынский лес (в данном контексте - урочище Козьи Горы) - это не то же самое, что Катынь (деревня в нескольких километрах от могил).
Ни один источник о захоронении в Козьих Горах, естественно, процитирован не был (сноска 61 - на документ с упоминанием Гедеоновки).
В Смоленске действительно был еврейский "исправительно-трудовой" лагерь, куда свозились евреи из Польши. Количество евреев из Варшавского гетто, привезенное в этот лагерь, известное на сегодняшний момент - примерно 80 человек (M. Dean, "Jews Sent into the Occupied Soviet Territories for Labor Deployment, 1942–1943", Mass violence in Nazi-occupied Europe, 2018, pp. 48ff.).
Врач Павел Кесарев так описал судьбу евреев этого лагеря и евреев Смоленского гетто в письме на имя Бурденко:
Летом того же года были убиты и все евреи в Садках, где было устроено так называемое гетто. По словам знакомых, которые жили там, летом 1942 г. население Садков было меньше 1500 [человек]. По рассказам жителей соседних окраин и полицейских, всех их сажали в машины-душегубки и отвозили по направлению к д. Магалиншина. где их и закопали около какой-то рощицы. Машины, напоминающие душегубки, я видел у немцев много раз. Это большие машины без окон и без отверстий для вентиляции с герметически закрывающимися дверями.
Часть мужчин-ремесленников и рабочих была оставлена и работала в немецких частях. Их я потом встречал на Ленинской улице. Между ними был мой знакомый портной тов. Гордон. Летом 1942 г. было привезено из Польши больше 1000 человек ремесленников и рабочих евреев. Заболевших привозили иногда в амбулаторию. Эти рабочие отделывали для гестапо новое недостроенное здание Смоленской жел[езно] дор[ожной] больницы. По окончании работ все они, по словам жителей Краснофлотской улицы, глубокой осенью 1942 года были расстреляны и похоронены там же, на участке больницы. С ними, вероятно, погибли и мужчины, которые уцелели при убийствах в Садках. По крайней мере, их больше нигде уже не видали.
Советские органы тщательно расследовали нацистские преступления против евреев в Смоленске и окрестностях и установили места их захоронения. Следующие документы проливают свет на этот вопрос:
- Список выявленных и учтенных массовых захоронений советских граждан, замученных и расстрелянных немецко-фашистскими оккупантами, в г. Смоленске и его окрестностях (октябрь 1943 г.; ЦА ФСБ, ф. К-72, оп. 1, д. 25, л. 142–143).
- Сведения УНКГБ и УНКВД по Смоленской области о количестве замученных и расстрелянных советских граждан в г. Смоленске и его окрестностях (октябрь 1943 г., ЦА ФСБ, ф. К-72, оп. 1, д. 25, л. 127).
- Опись дел УНКГБ по Смоленской области с материалами расследования злодеяний немецко-фашистских войск в г. Смоленске и его окрестностях в период оккупации (октябрь 1943 г., ЦА ФСБ, ф. К-72, оп. 1, д. 25, л. 144).
- Акт № 7 эксгумации и судебно-медицинского исследования трупов на территории железнодорожной больницы в г. Смоленске, описывающий события 7 октября 1943 г. (нюрнбергский документ СССР-48, лл. 127-131).
- Справка УНКГБ по Смоленской области о злодеяниях немецко-фашистских войск в г. Смоленске и некоторых районах Смоленской области в период оккупации (8 октября 1943 г., ЦА ФСБ, ф. К-72, оп. 1, д. 25, л. 132–139).
- Перечень обнаруженных и обследованных мест массовых захоронений советских граждан, казненных немецко-фашистскими оккупантами, в г. Смоленске и его окрестностях на 8 октября 1943 г. (8 октября 1943 г., ЦА ФСБ, ф. К-72, оп. 1, д. 25, л. 149–151).
- Акт № 2 эксгумации и судебно-медицинского исследования трупов на территории между селениями Магалинщина-Вязовенька в окрестностях города Смоленска, описывающий события 4 и 8 октября 1943 г. (нюрнбергский документ СССР-48, лл. 48-51).
- Справка УНКГБ по Смоленской области о работе спецгрупп по выявлению и обследованию мест массовых казней и захоронений советских граждан на территории г. Смоленска и Смоленского района немецко-фашистскими оккупантами (10 октября 1943 г., ЦА ФСБ, ф. К-72, оп. 1, д. 25, л. 160–162).
- Справка УНКГБ по Смоленской области о работе спецгрупп по выявлению и обследованию мест массовых казней советских граждан немецко-фашистскими оккупантами вблизи д. Магалинщина и д. Гедеоновка Смоленского района Смоленской области (11 октября 1943 г., ЦА ФСБ, ф. К-72, оп. 1, д. 25, л. 101–102).
- Акт комиссии об осмотре мест массовых захоронений советских граждан, казненных немецко-фашистскими оккупантами, в Вязовеньской роще вблизи д. Магалинщина Смоленского района Смоленской области (11 октября 1943 г., ГАРФ, ф. Р-7021, оп. 44, д. 1092, л. 4–5).
- Справка УНКГБ по Смоленской области о злодеяниях немецко-фашистских войск в г. Смоленске и на территории Смоленского района Смоленской области в период оккупации (15 октября 1943 г., ЦА ФСБ, ф. К-72, оп. 1, д. 25, л. 128–131).
- Справка УНКГБ по Смоленской области о массовом расстреле немецко-фашистскими оккупантами советских граждан в районе д. Магалинщина Карахоткинского сельсовета Смоленского района Смоленской области (22 октября 1943 г., ЦА ФСБ, ф. К-72, оп. 1, д. 25, л. 105–107).
- Акт судебно-медицинской экспертизы по результатам обследования мест массовых захоронений в г. Смоленске и его окрестностях и эксгумации трупов (22 октября 1943 г., ГАРФ, ф. Р-7021, оп. 44, д. 637, л. 1–7).
- Сообщение ЧГК «О разрушении города Смоленска и злодеяниях, совершенных немецко-фашистскими захватчиками над советскими гражданами» (протокол № 19) (6 ноября 1943 г., ГАРФ, ф. Р-7021, оп. 116, д. 25, л. 1–23).
Из этого массива документов следуют такие выводы:
- евреев из Смоленского гетто похоронили около деревни Магалинщина, упоминание Гедеоновки возникло, вероятно, потому, что эта деревня находится неподалеку и в ней также были массовые захоронения;
- евреев из Польши, работавших на стройке на Краснофлотской улице, расстреляли и захоронили на той же улице, причем они называются "советскими гражданами", что свидетельствует о том, что, по крайней мере, по впечатлению соответствующих органов количество человек, происходивших из части Польши, не отошедшей СССР (в частности, узников Варшавского гетто), было незначительным; в акте эксгумации указывается, что "евреи в городок были доставлены тремя партиями из Западной Белоруссии и Польши в 500, 400 и 250 человек", но до этого обо всех них говорится, что они из Западной Белоруссии, что снова говорит о преобладании евреев из "советской" части быв. Польши;
- расследование уничтожения евреев в Смоленске и окрестностях проводилось в том числе и в рамках специального задания Круглова, первого заместителя наркома внутренних дел, то есть было под особым контролем;
- расследование велось на основе показаний многочисленных свидетелей;
- тем не менее, Козьи Горы/Катынский лес ни разу не упоминаются в качестве места захоронения евреев или советских граждан, в том числе и в итоговом докладе по Смоленской области (к которому были приложены все эксгумационные акты), предоставленном в качестве доказательства на Нюрнбергском процессе.
Комиссия Бурденко по расследованию Катынского преступления позже также ни словом не обмолвилась о захоронении евреев в Козьих Горах.
Несмотря на то, что никаких доказательств того, что евреев из Смоленского гетто и рабочего лагеря захоронили в Козьих Горах, да еще в польских униформах, просто нет, не исключено, что эта байка основывается на каком-нибудь случайном лжесвидетельстве вроде разобранных выше сообщений о захоронении в Козьих Горах немецких офицеров или красноармейцев. И что к очередному катынскому юбилею это лжесвидетельство будет откопано и разрекламировано ТАСС и РИАН.
Как мы видим, некоторые катынские отрицатели не брезгуют прямой фальсификацией истории Холокоста, чтобы поддержать свой сектантский символ веры.
Часть опубликованных материалов иллюстрирует тот известный факт, что советские органы госбезопасности активно разыскивали любых, даже косвенных, участников так называемой "немецкой провокации". Так, они активно разыскивали венгерского участника международной комиссии Оршоша (если бы им это удалось, он, конечно же, свидетельствовал бы о "провокации немцев"). Причем о Катыни некоторые члены данных органов были осведомлены весьма поверхностно - в протоколе допроса Имре Сечоди мы читаем:
ВОПРОС: Что Вам известно о немецкой провокации в Катыни (Польша)?
ОТВЕТ: Из газет мне известно, что в Катынь (Польша), нашли погребенных польских офицеров.
Это напоминает об уже упомянутом казусе Дюре, который на Лениградском процессе также заявил, что Катынь находится в Польше.
Приводятся и протоколы допросов от октября 1943 года "по делу опроса офицерами I-ой Польской стр. дивизии им. Т. Костюшко местного населения ... о т. н. кладбище убитых польских офицеров и утверждении их среди населения, что польские офицеры в числе 13 тысяч убиты русскими еще до войны с немцами". Докопались, что называется. При таком подходе об обращении с действительно задержанными свидетелями говорить не приходится.
Эксперты, которые находились вне зоны советского влияния, своих позиций не изменили; свою позицию изменил болгарский эксперт Марко Марков, которого в Болгарии судили за коллаборационизм, но оправдали, когда он заявил, что его участие в комиссии было вынужденным; словацкий эксперт Франтишек Шубик, которому в конце концов пришлось бежать на Запад, рассказал о давлении на него с целью изменения его позиции. Чешский эксперт Франтишек Гаек в 1945 году отказался от своих выводов 1943 года и обвинил немцев. Несмотря на то, что до 1948 года Чехословакия формально еще не была коммунистической, на деле в это время там царила такая атмосфера, что Гаек уже 23 мая 1945 г. был арестован по подозрению в коллаборационизме, причем, по его собственным словам, ему задавали вопросы именно о Катыни. Через какое-то время он был выпущен и вскоре прочитал доклад с отказом от своих первоначальных выводов, а в следующем году оформил его как брошюру. Людевит Юрак, хорватский член комиссии по расследованию захоронений в Виннице, был за "культурную коллаборацию с врагом" приговорен к смертной казни.
В свете всего вышесказанного понятны ложные показания Курта Гронера о якобы фальсификации расследования могил жертв сталинского Большого Террора в Виннице (следователи, не стесняясь, вкладывали ему в уста клише на языке газеты "Правда" вроде "Перед "Зондеркомиссией Винница" была поставлена задача подготовить провокационную фальшивку о массовых расстрелах советских граждан") и Фритца Юрашека о поездке в Катынский лес. При этом в показаниях последнего обращает на себя внимание следующий момент:
После того, как я лично осмотрел сотни трупов и обнаружил немецкие пули в затылке убитых польских офицеров, я пришел к выводу, что они были расстреляны немцами. Это же сообщил мне профессор Бутц, лично изымавший немецкие пули из трупов убитых.
Наконец, я слышал от самого профессора Бутц, производившего исследование трупов, что польские офицеры были расстреляны не русскими, а немцами.
Вопрос: Кому Бутц говорил об этом?
Ответ: Бутц заявил об этом при вскрытии трупов в присутствии меня, Тидтке и еще двух немецких офицеров, фамилии которых не знаю.
Тут можно даже проигнорировать тот факт, что просто по пулям в голове (в отличие от хотя бы гильз в земле) неэксперт ну никак не мог бы прийти к выводу об их производителе, не говоря уже о расстрельщиках.
Просто перечитайте допросы Шнейдера. Бутц откровенничает перед каким-то фотографом, но ни разу не проговаривается перед своими собственными ассистентами, как минимум одного из которых заставляет однако принять участие в фальсификации экспертизы? Впрочем, реальный вдохновитель текста допроса Юрашека вряд ли читал произведение Шнейдера, вдохновленное его коллегой Гребельским.
ТАСС обрамила свою кампании лжи высказываниями уже упомянутого псевдоисторика Мягкова. Он, не будучи ни в малейшей степени экспертом в теме, всего лишь повторил замшелые "аргументы" отрицателей:
"На сегодняшний день российским историкам известны факты, которые ставят под вопрос версию о том, что это расстреляло НКВД. Во-первых, то, что на месте расстрела найдены гильзы немецкого производства калибров 6,35 мм и 7,65 мм, свидетельствует о том, что поляки были убиты из немецких пистолетов. А документов о том, что мы якобы закупали эти пистолеты где-то там в Германии, не существует", - рассказал Мягков.
Однако каким образом нахождение этих гильз, о котором известно с 1943 года, поскольку об этом открыто сообщили сами немцы, ставит под вопрос факт (а не версию, как ложно утверждает Мягков; это все равно, что называть "версией" неплоскую Землю) расстрела поляков НКВД, он не объясняет. Естественно, использование немецких патронов не означает даже использование немецких пистолетов (сразу видно невежду), но даже якобы использование немецких пистолетов не устанавливает стрелявшего. Все давно разобрано.
Проигнорируем тот факт, что закупки - не единственный способ, каковым патроны могли попасть в НКВД. Утверждение о несуществовании документов о закупках (он говорит о пистолетах, но то же относится к патронам) - откровенная манипуляция. Такой аргумент мог бы выдвигаться только если исследователям был бы доступен достаточно полный комплекс документов НКВД о закупках оружия вообще (или об иных видах его поступления). Но никаких такого рода исследований опубликовано не было, эти данные для нас - "черный ящик" (непонятно, сохранились ли они вообще), поэтому апеллировать к ним просто невозможно. Точно также можно сказать, что документов, показывающих, что закупок или поступлений из других источников подобного рода оружия или боеприпасов не было, "не существует" (в публичном пространстве). Иностранного оружия в НКВД было навалом, и этот факт никак не зависит от нашего знания об источниках его происхождения.
Байку про "бумажный шпагат" и обывательский "аргумент" про свежие тела и якобы найденные документы 1941 года я уже прокомментировал выше. Потом следует коронный аргумент:
Кроме того, отметил Мягков, польские военные, тела которых были найдены в Катынском лесу, были убиты выстрелами в затылок - тем же способом, который применялся немцами и при других массовых расстрелах.
Это из серии "ты дышишь воздухом, Гитлер дышал воздухом, значит ты как Гитлер". До какой степени примитивизма может опуститься "доктор исторических наук"!
Дальше Мягков прибегает к откровенной лжи:
По словам Мягкова, в отечественных архивах не найдено и каких-либо документов о вынесении приговора в СССР о расстреле польских военных и приведении его в исполнение. То, что пытаются представить как "решение Политбюро ЦК ВКП(б)" и на что "особенно упирают поляки", вызывает, по его словам, большие вопросы, подлинность данных документов не подтверждена. "Партия не принимала решения о расстрелах", - пояснил научный директор РВИО.
Подлинность решения Политбюро ЦК ВКП(б), естественно, подтверждена, как и подлинность записки председателя КГБ Шелепина, в которой подтверждается существование в 1959 году актов о расстреле.
Еще Мягков напирает на то, что расстреливать поляков в 1940 году не было никакого резона. Однако здесь мыслительный процесс перевернут с ног на голову. Поскольку мы уже знаем, что поляков расстрелял НКВД, то видит ли Мягков резон для их расстрела или нет - факт расстрела поляков НКВД это вообще никак не затрагивает.
Об этом я уже писал:
Более того, уже давно выдвинута вполне логичная гипотеза о непосредственном триггере принятия этого решения, объясняющая такие конкретные детали, как временной период принятия решения (конец февраля-начало марта) и тот факт, что захваченных летом в Литве и Латвии польских офицеров уже массовому расстрелу не подвергали. Вкратце: в феврале-марте советское правительство опасалось открытой войны с Англией и Францией по двум причинам - союзники проявляли все большую активность фокруг Финляндии, и, в частности, хотели послать экспедиционный корпус в Финляндию (причем предполагалось включить поляков); Англия и Франция разрабатывали планы бомбардировки нефтяных приисков. С завершением финской войны первая причина отпала, но принятое решение о расстреле отменено не было, поскольку в качестве вероятного противника Англия и Франция рассматривались в СССР как минимум до мая включительно (из документа от 07.05.1940 начальника штаба Каспийской военной флотилии Алексеева и начальника разведотдела КВФ Головко: "Каспийский театр может быть превращен в довольно напряженный театр и в самое короткое время", "вероятным противником на театре, и как главная сила, будет представлена английская и французская авиация"). В случае открытой войны с Англией и Францией Берия и Сталин могли опасаться бунтов в лагерях и тюрьмах и массовых побегов наиболее активных, с их точки зрения, антисоветских элементов, "пятой колонны" - офицеров, полицейских и т. п. Военнопленные полицейские, например, официально считались "опасным элементом контрреволюции Запада". Похожая логика стояла за "большой чисткой" 1937-38 гг. - лучше перегнуть, чем недогнуть, невзирая на жизни.
Такого рода общие спекулятивные аргументы могут быть интересны (то есть влиять на априорное распределение вероятностей) на начальном этапе некоего расследования, когда факты еще неизвестны. Но они никак не могут повлиять на апостериорное распределение, возникшее на основе конкретных достаточных доказательств, каковые имеются в данном случае. Грубо говоря, ответ на вопрос о том, был ли резон у Гитлера нападать на СССР именно тогда, когда он это сделал, никак не может повлиять на историчность самого нападения.
Более того, точно так же можно сказать, что резона расстреливать польских офицеров в 1941 году не было у немцев - ведь если бы такой резон был, как объяснить, что с 1941 по 1945 год о других таких массовых расстрелах польских офицеров немцами ничего не известно, несмотря на то, что они тысячами содержались в офлагах? К концу войны польские офицеры были сконцентрированы в четырех офлагах: VII A (Мурнау; около 5000); II C (Вольденберг; около 6000 офицеров; всего до примерно 7000 человек - несмотря на название, в офлагах содержались и несколько сотен военнопленных более низких званий для обслуги офицеров); II D (Гросс-Борн; около 5000); VI B (Дёссель; более 2000). В статье "Польская элита в немецком плену" читаем (P. Słowiński, "Polska elita w niemieckiej niewoli. O jeńcach i Oflagu II C Woldenberg w monografiach", Język. Religia. Tożsamość, 2016, nr. 1 (13), s. 201):
Осенью 1939 года в Вольденберге (Германия) был создан шталаг II C, который в следующем году был преобразован в офлаг II C Вольденберг. Это было самое крупное образование подобного рода, в котором содержались польские офицеры, находившиеся в заключении в Третьем рейхе. К 1943 году численность лагеря достигла почти 6700 человек. Почти шесть тысяч из них имели офицерские звания, но большинство из них не были постоянно прикреплены к армии до мобилизации [прим.: Среди них были врачи различных специальностей, ученые, артисты, педагоги и спортсмены.].
То есть тот же в основном резервистский офицерский контингент, который был расстрелян в Катынском лесу, интеллигенция.
Сохранились интересные документы Гиммлера (копии в архиве его личного штаба), недовольного содержанием польских офицеров в немецких лагерях в качестве военнопленных.
В письме от 18 января 1943 года Гиммлер писал Кейтелю (BArch NS 19/1694, Bl. 1):
Прилагаю доклад о лагере для польских офицеров в Вольденберге/Вартегау.
Мы уже обсуждали вопрос о пленных польских офицерах. Я прекрасно понимаю, что в данном случае следует руководствоваться определенными соображениями в связи с Женевской конвенцией. Однако, с другой стороны, я должен сказать, что в этих польских офицерских лагерях я вижу немалую опасность для безопасности. Мятежный настрой этих пленных поляков виден из доклада.
Я также направляю этот доклад рейхсминистру иностранных дел с просьбой принять его к сведению. Прошу Вас еще раз связаться с рейхсминистром иностранных дел по этому вопросу, чтобы мы могли найти выгодное в целом решение.
 |
В упомянутом письме Риббентропу за ту же дату он пишет (ibid., Bl. 3):
В приложении я направляю тебе доклад о лагере польских офицеров в Вольденберге/Вартегау и копию моего письма фельдмаршалу Кейтелю.
Я знаю, что моему желанию, чтобы с польскими офицерами больше не обращались как с военнопленными, безусловно, препятствуют серьезные сомнения. Тем не менее, я прошу тебя еще раз уделить внимание этому вопросу. Из доклада видно, какое заговорщическое вражеское сообщество мы создаем в этих польских офицерских лагерях.
Я был бы очень признателен, если бы ты по возможности сообщил мне свое мнение по этой проблеме.
 |
В самом прилагаемом докладе от 5 ноября 1942 года (ibid., Bl. 9-10) есть следующие строки:
Офицер абвера, однако, как только он принял это задание, заявил, что, по его мнению, он не может надеяться на то, что поляк согласится на эту должность, поскольку подобные предложения уже неоднократно отклонялись заключенными лагеря, и что заключенные лагеря даже ссылались на Женевскую конвенцию в случае обязательств, наложенных службами Рейха, заявляя, что они являются офицерами-военнопленными и как таковые не обязаны работать.
[...]
Если такое поведение польских пленных офицеров уже невыносимо с точки зрения немецких интересов, то картина становится еще более разительной, когда понимаешь, что в лагере находится 7000 польских офицеров и что, по словам лагерных офицеров, эти польские офицеры получают те же пайки, что и немецкие, и, кроме того, каждый заключенный лагеря ежемесячно получает с родины две продовольственные посылки и одну посылку с бельем. Ежедневно в лагерь приходит 800 посылок, которые адресованы пофамильно.
Подводя итог, можно сказать, что ситуация такова, что 7000 пленных польских офицеров, которые обеспечены пайком лучше, чем любой немец, поскольку получают немецкие офицерские пайки и продовольственные посылки, могут позволить себе отказаться от работы, которую от них требуют в немецких интересах, ссылаясь на Женевскую конвенцию, и таким образом сформировать единый оппозиционный блок, защищенный немцами и охраняемый для ничегонеделания. Я сообщаю вам о таком положении дел, потому что после беседы с губернатором я считаю, что эти вопросы должны быть озвучены на более высоком уровне. Я полагаю, что можно найти способы (например, путем роспуска польских офицеров, что, вероятно, не запрещено Женевской конвенцией) ликвидировать такой оппозиционный блок, который, конечно, уже не может перейти на сторону Германии.
 |
 |
В записке от 23 января отражена позиция МИД по этому вопросу (BArch NS 19/1577, Bl. 9):
По мнению Министерства иностранных дел, нам больше нет необходимости обращаться с польскими офицерами и солдатами, взятыми в плен во время войны с Польшей, как с военнопленными в юридическом смысле, особенно в смысле Женевской конвенции, поскольку бывшее польское государство прекратило свое существование.
Однако бывших польских офицеров, о которых идет речь, необходимо держать в заключении из-за их бунтарства, потому что было бы бесполезно пытаться сделать их друзьями Германии и потому что они могли бы только причинить вред, если бы их выпустили на свободу среди населения.
Если имперское руководство СС сообщает, что к этим бывшим польским офицерам намерены применить так называемую стахановскую систему, то последствия такого подхода нельзя не учитывать. В любом случае при дальнейших действиях против бывших польских офицеров необходимо избегать мер, которые могут быть использованы нашими врагами в качестве действенной пропаганды.
 |
 |
Из ответа Гиммлера от 29 января (ibid., Bl. 10):
С благодарностью подтверждаю получение твоего письма от 23 января 1943 года и прилагаемой записки, касающейся евреев с иностранным гражданством и обращения с польскими офицерами.
[...]
Что касается обращения с пленными польскими офицерами, то я понимаю твое заявление так, что все польские офицеры, находящиеся в лагерях для военнопленных, охраняемых вермахтом, могут быть оттуда выпущены и переведены в концентрационные лагеря, охраняемые СС.
Я просил бы тебя подтвердить эту мою точку зрения.
В этом случае мы избежим всего, что может послужить нашим врагам в качестве пропаганды против Германии.
 |
 |
Итак, еще в начале 1943 года - незадолго до открытия катынских могил - Гиммлер всего лишь осторожно выражает свое недовольство содержанием польских офицеров как военнопленных по правилам Женевской конвенции и обращает внимание на то, что они из-за своего мятежного духа якобы представляют угрозу безопасности (аргументация, кстати, та же, что у Берии в 1940 г.). Он также просит найти пути решения этого вопроса, ни на чем категорически не настаивая.
Риббентроп советует ему держать польских офицеров под замком, но не делать в отношении них резких движений. Гиммлер интерпретирует это как предложение перевести офицеров в концлагеря.
Гиммлер вернулся к плану по переводу польских офицеров в концлагеря всего лишь в 1944 году. 6 августа он написал Фегелейну (BArch NS 19/1750, Bl. 1):
Узнайте, чем сейчас занимаются польские офицеры, все еще находящиеся в лагерях для военнопленных. Используют ли их для работы или нет. Если нет, то я предлагаю немедленно перевести их в концентрационные лагеря и заставить работать как заключенных.
15 августа сотрудник Главного административно-хозяйственного управления СС Вильгельм Бургер писал о заявленном скором поступлении в концлагеря 612 тысяч человек, среди них 17 тысяч бывших польских офицеров (нюрнбергский документ NO-399/PS-1166). Несмотря на это, польские офицеры оставались в офлагах до 1945 года.
Все это очень непохоже на карикатурные представления о расстрелах тысяч военнопленных польских офицеров по желанию чьей-то левой пятки. Раз уж мы говорим об априорных аргументах, то наиболее вероятным развитием событий при пленении тысяч польских офицеров немцами в 1941 году было бы их помещение в офлаг, а не расстрел.
Таким образом, аргумент о "резоне" бумерангом бьет по катынским отрицателям.
В свете всего вышесказанного о советских фальсификациях особенно пикантно выглядит следующий наброс шарлатана Мягкова:
"Провокации, которые проводит сегодня киевский режим, как, например, провокация в Буче, когда подложили специально трупы, привели корреспондентов, развернули информационную пропаганду, это очень похоже на то, что немцы делали в Катыни. Также подложили трупов, также привели подконтрольную международную комиссию, и там были десятки журналистов, которые под контролем немцев освещали, пропагандировали все это", - сказал Мягков. События в Катынском лесу и в Буче, полагает он, "очень похожи по своей провокационной сущности, только тогда это был нацистский режим, а сегодня это киевский неонацистский режим".
Конечно, эта унтерофицерская вдова не потрудилась привести никаких фактов, подтверждающих ее вранье.
Тот факт, что фальсификаторы истории из ФСБ, ТАСС, РИАН и РВИО вбрасывают заплесневелые "домашние заготовки" НКВД и прочих, не опубликовав, однако, ни одного единственного серьезного источника и даже не пытаясь предоставить документы о местонахождении поляков из Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей с лета 1940 по лето 1941 года или же о якобы настоящих виновниках преступления (хотя бы ту немецкую часть, которая якобы расстреливала), говорит само за себя: у жуликов нет доказательств, только манипуляции. Но определенные слова благодарности они все же заслужили. Ведь их рассыпающиеся при первом же прикосновении фальшивки выпукло демонстрируют, какими методами СССР "доказывал" вину немцев в катынском преступлении.
PS: псевдоисторик Олег Назаров "ответил" в газете Правда, известной своей ложью о катынском преступлении, на интервью К. Пахалюка "Расстрел в Катыни: вернулась мода на советский фейк" статьей "Кому не нужна правда о Катыни". В ней он утверждает, что катынские отрицатели (термин, который этот катынский отрицатель, конечно, не принимает) имеют аргументы и документы, которые и будут приведены в его статье.
Его статья начинается с раздела "Шнейдер о работе Бутца" с пересказом допроса Людвига Шнейдера, чья фальсифицированность подробно разобрана выше. Естественно, никаких неопровергнутых аргументов и документов по этому поводу Назаров не приводит.
В разделе "Польские сотрудники Гитлера", брызжущем слюной по поводу действий польского правительства в изгнании, разыскивавшего своих пропавших военнопленных, о судьбе которых СССР им два года врал и не давал никаких конкретных сведений, также нет никаких аргументов и документов о невиновности СССР.
В разделе "Нацисты и их эксперты" Назаров умудряется назвать жулика и невежду Владислава Шведа, довольно разоблаченного на этом сайте, "экспертом", упоминает чешского эксперта Гаека, который, как упоминалось выше, 23 мая 1945 г. был арестован по подозрению в коллаборационизме, причем, по его собственным словам, ему задавали вопросы именно о Катыни, а через какое-то время был выпущен и вскоре прочитал доклад с отказом от своих первоначальных выводов. Упоминает он и разоблаченного выше лжесвидетеля эксперта Маркова, который врал о том, что в Смоленске эксперты протокол не подписали (тогда как Шнейдер утверждал обратное). Таким образом, и в этом разделе нет никаких аргументов и документов о невиновности СССР.
В разделе "Как нацисты выбивали нужные им «свидетельства»" Назаров не приводит ни одного недискредитированного доказательства выбивания свидетельств. Он приводит лишь показания свидетелей вроде Киселева, данные в тот момент, когда, как продемонстрировано выше, советские органы активно фальсифицировали катынские доказательства (в том числе и вынуждением свидетелей лгать в пользу советской версии, как поступили, например, с тремя девушками, работавшими на "даче НКВД"). Такие свидетельства не имеют доказательной ценности (по крайней мере, в советскую пользу) и, соответственно, в этом разделе нет никаких аргументов и документов о невиновности СССР.
В разделе "Вопросы без ответов" Назаров задает вопросы, на которые давно даны ответы.
Он начинает с козельских прививок, но игнорирует ответ: документально доказано, что эти прививки в Козельске делались в два захода в ноябре и декабре 1939 г., задолго до принятия решения о расстреле, а более поздняя дата в книжке Мацкевича происходит из свидетельства Свяневича, у которого это не более, чем аберрация памяти, не перевешивающая документы.
Далее Назаров утверждает, что территорию дач НКВД огородили немцы, не приводя никаких недискредитированных доказательств (советские доказательства того периода, напомню, "замазаны" фальсификациями советских органов, как доказано выше). На самом деле:
Никакого пионерлагеря на месте расстрела не было и быть не могло, поскольку на этой территории находился спецобъект с массовыми захоронениями жертв НКВД еще 1930-х гг. Это подтвердили и опрошенные старые чекисты1, и – в своих мемуарах — такой «враждебный» свидетель, как бывший начальник Смоленского УКГБ А. А. Шиверских, который утверждал, что поляков расстреливали немцы, а потому явно не искажал правду в пользу противника2. Более того, это же подтвердили и раскопки под эгидой Российского военно-исторического общества, нашедшие на этом месте могилы сотен жертв 1930-х гг.3 Подтвердил отсутствие пионерлагеря и исследовавший этот вопрос известный негационист, создатель сайта «Правда о Катыни» С. Э. Стрыгин, указав на манипуляцию топонимов в сообщении комиссии Бурденко, а также на то, что из показаний свидетеля Устинова следует, что пионерлагерь был в другом месте и что по показаниям еще одного свидетеля, которому он доверяет, территория была окружена дощатым забором вдоль Витебского шоссе и колючей проволокой в других местах4. На основании доказанного наличия спецобъекта НКВД на месте расстрела можно также упрочить уже сделанный выше вывод о степени надежности советских свидетелей комиссии Бурденко, уверявших, что никаких ограждений там не было и гулять можно было везде.
1 См. справку о результатах бесед с бывшими сотрудниками УНКВД по Смоленской области (30.01.1995) и заключение по материалам проверки о массовых захоронениях в Смоленской области жертв политических репрессий (31.01.1995): Илькевич Н. Фальсификация следствия органами госбезопасности в 1937–1938 гг.: Методы и приемы. Документы. Палачи и их жертвы. Смоленск, 2013. С. 204–211; показания бывшего сотрудника УНКВД по Смоленской области П. Климова в августе 1990 г. см.: Жаворонков Г. О чем молчал Катынский лес, когда говорил академик Андрей Сахаров. М., 2006. С. 109–111.
2 Шиверских А. Разрушение великой страны. Записки генерала КГБ. Смоленск, 2005. Гл. «Катынь»: «С 1932 года на территории этой местности, на берегу, были построены дачи Смоленского Управления НКВД и недалеко — дом Смоленского облисполкома. В период массовых репрессий, особенно в 1937 году, здесь хоронили расстрелянных. Важно отметить, что даже после шумных акций 1943 и 1944 годов по обнаружению могил польских офицеров там в 1943–1948 годах продолжали хоронить приговоренных к расстрелу изменников Родины, карателей».
3 Андреенкова Г. К вопросу о массовых захоронениях жертв политических репрессий на территории мемориального комплекса «Катынь» // Власть и общество России: кризисы и пути взаимодействия. Конец XIX — начало XXI в. М., 2019. С. 322–332. Поисковые отряды до сих пор находят в Катынском лесу массовые захоронения советских граждан, расстрелянных НКВД. Так, осенью 2020 г. были найдены останки 541 человека. Всего же здесь обнаружили останки не менее 1 433 человек.
4 Сообщение С. Э. Стрыгина на форуме сайта «Правда о Катыни» // Правда о Катыни (архивная версия). 2009. 6 фев. URL: http://web.archive.org/web/http://katyn.ru/forums/viewtopic.php?id=2071&p=2#p20486 (дата обращения: 10.10.2020): «В материалах комиссии Бурденко (в особенности — в ее итоговом “Сообщении…”) нигде не сказано, что в предвоенные годы пионерский лагерь располагался именно в том месте, где немцы в 1943 г. стали раскапывать могилы с телами расстрелянных польских офицеров! Наоборот, из показаний опрошенного комиссией ученика ремесленного училища связи Устинова Е. Ф. однозначно следует, что пионерский лагерь Облпромкассы находился в совершенно другом месте! <...> Кстати, поляки еще в 1944 г. обратили внимание на то, что комиссия Бурденко очень тонко манипулировала топонимическими названиями географических объектов, формируя в нужном направлении мнение читателей своего итогового “Сообщения...”. Смысл этих манипуляций заключался в том, что комиссия в нужный момент ненавязчиво заменяла точный и исчерпывающий топоним “огороженная территория редколесья между Витебским шоссе и зданиями на берегу Днепра” на расплывчатую “дачу НКВД”, двусмысленные “Козьи Горы” или многозначный “Катынский лес”. <...> Но местные жители Козьи Горы посещали гораздо чаще, чем крошечную Нивлянку. В настоящих “Козьих Горах” (к северу от Витебского шоссе) до войны действительно не было никаких ограждений. Там все желающие свободно собирали грибы и ягоды, заготавливали хворост, рубили лозовник <...> Соответственно, произошел постепенный перенос топонима “Козьи Горы” и на расположенную южнее (с противоположной стороны от Витебского шоссе) территорию “дачи НКВД”. Информация про “огороженный и охраняемый спецобъект” известна со слов проживающего в настоящее время в Киеве бывшего жителя деревни Сипачи Леонида Ивановича Новикова, 1928 г. р. Он подробно описал внешний вид ограждения (вдоль Витебского шоссе — дощатый забор с воротами, в других местах — натянутая на вкопанные в землю деревянные столбы колючая проволока). Также интересно отметить, что местные жители, включая самого Л. Новикова, регулярно лазили за проволочное ограждение с целью сбора грибов и ягод».
Далее он напирает на то, что НКВД не выбрало бы открытую местность недалеко от шоссе для расстрелов, но ответ опять же давно дан:
Но, может быть, имеется в виду, что НКВД должно было пытаться сохранить все в секрете? Теоретически да - поэтому и расстреливали, и хоронили на огороженной территории спецобъекта. Мы не знаем, где конкретно было расстреляно большинство поляков: возможно, в одном из помещений "дачи НКВД", например, в гараже, а не на открытом воздухе, в этом случае конспирация по большей части соблюдалась бы.
Но некоторые свидетели утверждали, что слышали выстрелы и есть информация в немецком отчете, что часть расстрелов проходили у могил. Из этого, правда, не следует, что на открытом воздухе было расстреляно большинство, но, вероятно, чекисты по неизвестным нам (но, возможно, банальным) причинам расстреляли какую-то часть поляков на открытом воздухе, плюс расстрельное помещение, возможно, обладало не лучшей звукоизоляцией. В этом случае любопытным, найдись таковые, всегда можно было объяснить, что выстрелы - от учений в тире (связист фон Эйхборн (в Нюрнберге) и Аренс (в Нюрнберге и перед комитетом Мэддена) вскользь упоминали тир (Schießstand) на "даче НКВД", описывая ее устройство; хотя из их описаний и непонятно, шла ли речь об открытом тире, но "дача" в любом случае использовалась для стрельб...
Кстати, это напрямую подтверждается именитой смолянкой Верой Московкиной, которую, естественно, невозможно заподозрить в симпатии к нацистам (М. Дёмочкина, "Оккупированный Смоленск", Рабочий путь, 2009, № 98-99, 07.05.2009):
Массовые расстрелы велись в Катынском лесу еще в 1939-1940 годах. И дело это, конечно, был рук НКВД, а не немцев, как поначалу писали в газетах. Местные жители, конечно, слышали выстрелы. Но им говорилось, что там проходят учебные стрельбы, развернут тир. В 1939 году наш сосед работал в НКВД водителем на черном "воронке". Виски у Никиты были седыми уже в 20 лет. Он рассказывал маме: "Привезут на станцию этих несчастных, набьют мне в "воронок", как селедок в бочке. Привожу их в лес, открываю - кто-то уже мертвый, задохнулся. А те, кто живые, падают на колени, сапоги мне целуют: "Паночку! За цо?" ("За что?" - искаженный польский. - Прим. автора). А их выстраивали и стреляли прямо в затылки - в глаза боялись смотреть..." И мама моя хранила эту тайну всю жизнь...Понятно, что история про поляков, пройдя через 2 фильтра памяти, вероятно, обросла неточностями и преувеличениями (ну а путаница в годе - вообще нормальное дело для косвенных свидетелей), но и речь не о ней, а о детали о тире, до которой еще надо "дойти". Она выглядит вполне логично и правдоподобно.
Далее псевдоисторик говорит о некоем запрете оставлять у приговоренных документы и вещи, но не цитирует ни одного обещанного документа на этот счет. Приводится и аргумент о документах одного лица на нескольких трупах, но игнорируется давно данный ответ. Цитирует Назаров и опровергнутого жулика Гровера Ферра, который без зазрения совести цитирует фальсификатора Валентина Сахарова, приведшего подложный "перевод" одного из документов о ПКК (фразу "списки трупов, найденных в Катыни, неполноценны, поскольку только в малом числе случаев данных достаточно для идентификации" он превратил в "списки трупов, идентифицированных в Kaтыни, недостоверны, так как только в немногих случаях соответствуют действительности"), и делает соответствующие выводы на таком гнилом фундаменте. Упоминает Назаров и опровергающие его катынскую ложь эксгумации в Медном и Пятихатках, во время которых найдены законсервированные жировоском обрывки газет и прочих документов, надежно датирующие захоронения 1940-м годом. Никаких аргументов против этого Назаров, конечно же, не выдвигает. Повторяет он и тухлый аргумент о калибрах, проигнорированный даже самой комиссией Бурденко. Как и шарлатан Мягков, шарлатан Назаров не понимает, что калибр 7,65 мм не свидетельствует о применении немецких пистолетов (пистолеты могли быть любого производства), то есть как попугай повторяет "аргумент", не понимая его сути. Как уже указано выше, этот "аргумент" детально разобран и немецкие гильзы (именно о них вел бы речь наш псевдоисторик, если бы понимал хоть что-то в теме) ничего не говорят о том, кто именно расстреливал.
Итак, и в этом разделе нет никаких действенных аргументов и документов о невиновности СССР.
В разделе "9-я могила — ключ к разгадке" (разгадке чего? - ведь загадки давно нет), где утверждает, что "после обнаружения могилы №9 надо было создать российско-польскую или российско-польско-германскую комиссию, провести эксгумацию тел и наконец-то поставить точку в затянувшихся спорах о виновниках трагедии". Но во-первых, точка давно поставлена, споров среди историков на этот счет не более, чем об историчности Холокоста (фрики, даже с формальными титулами, конечно, не в счет), а во-вторых, кто же мешал российской стороне расследовать могилу тех 9 поляков, которые были найдены?
Польская академическая - только за (M. Głosek, "Badania archeologiczno-ekshumacyjne mogił polskich oficerów w Katyniu i nowe ślady zbrodni", Ślady zbrodni oblicza pamięci Katyń - Łączka - Ravensbrück, 2021, s. 157):
В свете этой информации не остается сомнений, что это еще одно захоронение польских офицеров, убитых в апреле 1940 г. Эта проблема должна быть расследована как можно скорее и является не только вопросом для высших властей Польской Республики, но и, как это было в конце 1980-х и начале 1990-х годов, должна быть приоритетом для "Катынских семей" и их постоянного давления на правительство Польской Республики.
Констатирую: и в этом разделе нет никаких аргументов и документов о невиновности СССР.
Попытка недоисторика Олега Назарова перевести стрелки, даже не попытавшись предоставить документы о местонахождении поляков из Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей с лета 1940 по лето 1941 года или же о якобы настоящих виновниках преступления (хотя бы ту немецкую часть, которая якобы расстреливала), говорит сама за себя. Ответ на его вопрос прост: ему и ему подобным давно установленная правда о катынском преступлении точно не нужна.